– Вряд ли. Знак Лапы Дьявола и оберег подталкивают к позитивному разрешению вопроса. Это как аффирмации – в них всегда что-то утверждается, а не отрицается. Так устроена человеческая психика. Если бы Единый предупреждал, что вызывать северян нельзя, Витька сломал бы оберег или нарисовал Знак перечеркнутым.

И то верно, подумал я.

Кира невесело хмыкнула:

– Выходит, неважно, Единый или сам Витька оставил послание. Оба они хотят, чтобы Олесь вызвал северян.

Я кивнул ей.

“Когда найдешь Единую Ипостась, зови меня через Знак, – услышу, как бывший Хранитель, приду с помощью”, – сказала мне шаманка Виталина под проливным дождем на берегу городской реки.

– Вызову их, – решительно сказал я.

– Уверен? – спросила Кира.

– Почти. Не время рефлексировать.

Поскольку ни Кира, ни Ива больше ничего не говорили, я прикрыл веки, включил Знак Лапы Дьявола и мысленно потянулся в пространство перед собой.

“Придите!” – крикнул я, не раскрывая рта и не издавая ни звука.

На миг почудилось, что кто-то глянул на меня из мутной мглы далеко отсюда. Глянул и отвернулся, потеряв интерес.

“Северяне! Взываю!” – снова “прокричал” я и немного устыдился собственной формулировке. Взываю я, блин! Почему-то когда дело касается магии, мозг сам собой настраивается на какой-то напыщенно-эпический лад.

“Виталина Михайловна! Ну вы где там?” – сбавил я градус пафоса.

На интерфейсе Знак горел кровавым цветом и чуть пульсировал. Мой призыв рассеялся в пространстве вокруг и заглох в пустоте.

Я открыл глаза и обнаружил, что кожа на руках покрылась трехцветными линиями магической татуировки. То ли от напряжения, то ли потому, что магия сработала.

– Ну что? – осторожно спросила Кира.

Пока она сидела в плену у россов, я здорово прокачал скиллы, так сказать. Пришлось многое ей рассказать о наших с Витькой и Ивой приключениях. Кира приняла все эти невероятные события как должное. В ее мире волшба всегда была частью бытия. То, что я иногда покрывался с головы до ног цветными росписями, ее ничуть не смущало и не пугало. Разве что вызывало благоговение.

– Позвал, – кратко сообщил я. – Но услыхали ли меня – не понять.

– Будем считать, что услышали, – рассудила Ива. – А сейчас мы выложим из машины все припасы, инструменты, вещи и оружие. С собой возьму только один автомат с несколькими магазинами. И провизию для Витьки. Остальное мне без надобности. Завтра я поеду через мост.

***

Этой ночью я плохо спал. То и дело просыпался не пойми от чего и долго лежал без сна. Кире тоже не спалось, судя по дыханию, но лежала она тихо.

Ива сидела в кабине вездехода. Я видел ее силуэт, когда выглядывал из палатки.

Что она думает? Когда-то она сказала, что обязана мне своим существованием, поэтому будет служить мне всю жизнь. Но как бы она поступила, если бы я умер? Или прогнал бы ее? Какой смысл жизни она бы нашла тогда? И нашла бы?

У нее слишком развитый интеллект, чтобы не задаваться вечными вопросами, что терзают людей испокон веков. Даже безумная Первая пытается понять, как защитить подопечных, не ограничивая их свобод. И испытывает ко мне сложные чувства, замешанные на ревности, ненависти и шизофрении.

Кстати, да, у умботов, видимо, бывает и такое. Чем сложнее интеллект, тем больше у него возможностей поймать баг. Или “глюк”, который способен полностью изменить жизнь. Как в случае со мной, обычным мусорщиком из Западного 37-го Посада.

Но если у умботов бывает шиза, значит, в Республике Росс есть ИИ-психотерапевты? Вспомнилась героиня ряда произведений Айзека Азимова по имени Сьюзан Келвин. Она была роботопсихологом и занималась именно такими вот проблемами.

Мысли перекочевали на древних программистов, придумавших Катехизис Умботов, чьи песни-программы распевают северяне. Предвидели ли они такой вот расклад, который мы имеем сегодня? Зачем они оставили эту песню диким северным племенам, превращающим людей в марионеток?

На другой день батарея, как и ожидалось, зарядилась ближе к обеду. Мы все вместе доехали до моста. Вблизи он смотрелся не так круто и монументально, как издали. Асфальтовое полотно полно дыр с торчащей арматурой, от ограждения не осталось и следа, кое-где разрушены опоры, и мост опасно свисал над волнами реки. Все же проехать по мосту было возможно, пусть и с максимальными предосторожностями.

Дорога же, ведущая к мосту, шла с севера, виляя между приземистыми холмами, но разрушилась настолько, что едва различалась за покрывающими ее колючими кустами и травой.