Эйгель отрицательно покачал головой, он уже плохо соображал.

– Узнаю кровь твоей матери. Не аристократка. Без титулов. Ты позоришь наш род. Это не поступок аристократа. Ты должен быть выше всей этой черни. Или ты чернь в душе. Ну! Выбирай, кто ты.

– Хорошо.

– Приказываешь?

– Да... Приказываю!

Сашка смотрел, повернув голову, смотрел на Эйгеля презрительно, левый уголок губы слегка приоткрылся. Не заметить это было нельзя, Рисмус заметил и сказал Эйгелю:

– Эйгель, братишка, смотри, как этот раб презрительно оттопырил губу. Да он тебя презирает. Раб - баронета! Карим, всыпь ему плетей не жалея, по полной! Впрочем, погоди.

И уже обращаясь к Сашке, сказал:

– Хотя, если ты очень попросишь моего брата, то получишь плетей обычных. И выживешь. Ну, помогите ему. Развяжите.

Парни быстро развязали Сашку, поставили на ноги, а Карим подтолкнул его в сторону Эйгеля, к его ногам и, уперев руками в плечи, поставил на колени. Сапоги Эйгеля, уже запачканные дворовой весенней грязью, оказались перед Сашкиными глазами.

– Целуй, а потом лижи. И мой брат простит тебе твою презрительную ухмылку.

Сашка плюнул на сапог Эйгелю и попал! Эйгель от неожиданности вздрогнул и слегка отшатнулся, а затем судорожно сжал пальцы в кулаки. Сашка видел, как они напряглись, а затем стали подниматься над его головой, но остановились.

– Вот как? Брат, этот раб тебя оскорбил на этот раз очень сильно. За такое казнят. Но этого не будет. Плети и только плети. Тебя очень сильно оскорбили, тебе самому и начинать. Положите его.

Сашку снова потащили к козлам, привязав его. Как в руках у Эйгеля оказался хлыст, тот так и не понял. Он смотрел на Сашку. Спина была очень бледной, контрастируя с обветренным лицом и смуглыми руками. На бледной спине выделялось черное рабское клеймо. На что брат Эйгеля сказал:

– Грязный ничтожный раб. Давай, брат.

Эйгель, как в тумане, поднял руку с хлыстом, сжал рукоять, замахнулся и встретился глазами с взглядом Сашки. Тот по-прежнему смотрел презрительно. Какие у него синие глаза! И рука Эйгеля стала опускаться. Но сразу же в голове промелькнуло другое: "Он считает меня дерьмом, как этот раб смеет!". И рука Эйгеля поднялась снова.

– Ну, давай, баронет Севир, ты же настоящий аристократ. Покажи мне своё благородство.

Этого Эйгель уже не мог вытерпеть, отшвырнул плеть и побежал за дом. Здесь он вскоре услышал глухие свисты хлыста, а затем и крики Сашки. Громкие, истошные. Вначале он злорадствовал, а потом злорадство прошло, осталась пустота. Крики прекратились, только еще слышался свист плети.

– Пятьдесят, мой милорд.

– Как он?

– Вроде дышит, милорд.

– Вот как? Крепкий... Бросить его в подвал. И никому не сметь к нему заходить. Кто зайдет, ляжет на козлы. Асальд!

– Да, ваша милость!

– У нас есть выгребная свинячья яма?

– Да, милорд, есть.

– В замке или нет?

– За замком, ваша милость. Ух, запах там.

– За замком - это хорошо. Полная?

– Вроде, как неполная, милорд.

– Когда этот сдохнет, бросишь падаль в ту яму. Я же обещал, что его не будет в замке. А свои обещания я выполняю.

– Милорд...

– Что тебе еще?

– А как узнать, умер или нет? Надо к нему зайти, чтобы узнать, а вы запретили.

– Тебе разрешаю. И не смей его поить, кормить и всё такое!

– Слушаюсь, милорд...

Сколько просидел Эйгель за углом дома, он не знал. Просто сидел, тупо уставившись куда-то вдаль. Очнулся, когда весеннее солнышко стало хорошо припекать. Весна наступила! Эйгель встал и пошел к двери, ведущей в подвал замка. Спустился по лестнице и остановился перед камерой, в которую помещали провинившихся. На дверях висел большой амбарный замок. Он в нерешительности постоял, потрогал замок, а затем побежал наверх, в замок, где разыскал их управляющего.

– Асальд! Открой дверь камеры.

Управляющий, что-то считавший, перекладывая сухие палочки, поднял голову и вполоборота ответил:

– Нельзя.

– Мне можно!

– Нет, его милость запретила.

– Но не мне!

– Нет.

Эйгель закусил губу, предательская слеза готова была сорваться, хорошо, что управляющий вновь наклонился над своими палочками.

– Я гляжу, мой брат совсем всех разбаловал. Слуги нагло оскорбляют наследного баронета. Не встают, не кланяются, разговаривают как с равным. Да за такое и тридцати плетей мало. Лучше пятьдесят. Хорошо, брат скоро уедет по делам, я приму решение о твоем наказании.