Непонятно. Совсем непонятно, с чего это Лешка так взбеленился. Или зазнался мальчишка, себя крутым почувствовал? Так на это есть хорошее лекарство в виде гибкой и длинной плети.

– Ну, а ты что скажешь?

– Ничего, милорд.

– Всё так и было?

Лешка кивнул головой, но Сашка почувствовал какую-то недосказанность во всем облике парня.

– Значит, так. Теперь ты расскажешь сам.

– Милорд уже все сказал.

– Я слышал. Теперь хочу послушать тебя.

– Милорд...

– Подожди. Хочу напомнить тебе о первом пункте.

Лешка помнил его. Да как забыть? Пункт первый: не врать, никогда и ни в чем. Проклятье! Если бы просто не врать, тогда можно было пересказать слова тестя. Но ведь не врать никогда и, главное, ни в чем. Не рассказав всего, что произошло, значило скрыть часть правды. А это почти тоже самое, что соврать. И Лешка, слегка путаясь и заикаясь, рассказал всё. И про требуемое от него баронство и про угрозы Адени и сыну.

Сашка слушал, размышлял и немного удивлялся. Сейчас Лешка перед ним раскрылся совсем с другой стороны. И что же делать, как поступить? Рыцарю нанесена обида. К тому же со стороны младшего старшему. Такое не прощается, не спускается на тормозах.

– Он сказал правду?
– обратился Сашка к рыцарю.

– Да, милорд, - не очень охотно признал Смарут.

– Он будет наказан. Серьезно наказан. Но вначале с тобой. Скажи-ка, рыцарь Смарут, кто здесь хозяин?

– Это где же, ваша светлость?

– Да везде вокруг. В Каркеле, а в частности в этом замке.

– Вы, ваша светлость, - не понимая, к чему вопрос, ответил рыцарь.

– Я и только я волен над жизнями и смертями всех здесь находящихся. Я, граф Каркел. Или граф ты?

– Как это, милорд?

– В моем замке распоряжаться вздумал? Казнить и миловать хочешь?

– Нет, ваша светлость, и в мыслях не было.

– А кого это ты хотел пришибить?

– Это я так. Вырвалось просто.

– Вырвалось? Так вот, чтобы впредь не вырывалось, сюда тебе хода нет. И вообще, езжай-ка обратно в Ларск. Хелг, проследи.

– Да, милорд.

– Все, теперь уходи.

Когда за ошеломленным решением графа рыцарем закрылась дверь, Сашка обратил свой взор на притихшего Лешку.

– А теперь с тобой. Я уже сказал, что будешь серьезно наказан.

Лешка стоял, опустив голову. Конечно, плети. Сколько? Двадцать или тридцать? Если тридцать и в полную силу, то и насмерть могут забить. А как же Адень и Алесь?

– Так вот тебе наказание. Из замка в течение седмицы запрещаю выходить. Думаю, это наказание тебя облагоразумит. Шляться не сможешь, паршивец. Всё, можешь идти.

Лешка стоял и растерянно хлопал глазами.

– Это все, милорд?

– А тебе что, мало? Могу и на две седмицы запрет наложить. Иди. И о жене и дочке забывать не смей.

– Спасибо, милорд!..

Когда за Лешкой захлопнулась дверь, Сашка, обращаясь к Хелгу, сказал:

– Правильный паршивец.

Затворничество Лешки в графском замке через семь дней закончилось. То, что наказание было назначено для проформы, Лешка понял сразу. Он и не собирался никуда выходить из замка. Разве что к Эрлите, что не особо его и радовало. А теперь, когда ее отца попросили вон с земель Каркела, а он сам официально был наказан, то жене так и не удалось больше с ним встретиться. Сам же Лешка в свободное время гораздо с большим удовольствием уходил на половину слуг - к Адени и Алесю. Но вот минул последний день его официального затворничества и уже можно было ехать в гостиницу к жене, как гром с ясного небо прогремело известие о начинающемся походе на Снури. Надо же, даже он, оруженосец графа заранее ничего не знал!

Ну, милорд, темнила, так темнила! Хотя он мог бы догадаться раньше и сам. Слышал же разные приказы графа, а глазами видел значительно прибавившееся в последние дни число баронов при дворе. Просто так что ли понаехали со всего Каркела местные владельцы замков? Есть смысл держать под рукой шеститысячное войско? С мятежом покончено, Каркел зачищен. Дожидаться осени, чтобы набрать крестьян в ополчение, тоже не надо - и без них людей хватает. Да и какие из крестьян вояки? Даже он, шестнадцатилетний подросток, в бою один на один побьет любого ополченца.