Я привез Джессику на границу, чтобы начать ее подготовку. Она растеряна и явно напугана. Первые наши тренировки были похожи на хождение по кругу, когда она слишком боялась, чтобы приблизиться ко мне, но в конце концов мы начали делать успехи. Ее сердце медленно таяло, выпуская наружу эмоции, которые она подавляла долгое время.

— Я спрашивала отца, зачем он делал то, что делал. Знаешь, что он ответил? — ее злой смех разнесся по пустому залу, — он ответил, что делает это, потому что может. Потому что уверен в своей безнаказанности. Они все связаны чем-то, все они. И я не знаю, чем именно.

— Ты имеешь в виду членов братства?

— Да, — кивнула она головой, — их всех что-то связывает. Когда я была в комнате, где меня допрашивали, ко мне вошел Сенатор, который схватил меня за шею и пригрозил убить на том самом месте, если я раскрою рот и выдам их всех. Я понятия не имею, кого мне следует выдавать. Если бы Сенатор не выдал себя, я бы и его не узнала. Я же не могу давать показания, ориентируясь на запах, голос или чертовы родинки на теле.

С каждым словом, что она произносила, я все больше и больше мрачнел. Я блять нутром чувствовал, что мне не понравятся ее слова.

— А есть приметные родинки на теле? Или, может, шрамы?

— У нового брата была родинка в форме маленького сердца, — едва слышно прошептала она.

Я сцепил зубы и старался выпустить воздух, который, казалось, застрял в моих легких.

— Где была эта родинка, Джессика? — тихо спросил я мрачным голосом.

Она молча уставилась в мои глаза. Я ощущал, как напряжение волнами исходило от моего тела, но ничего не мог с собой поделать, страх сжимал мое горло. Я хотел услышать ее ебаный ответ, но одновременно, я боялся узнать то, о чем уже догадывался.

— В паху, — шепнула она, — прямо на сгибе ноги.

— Блять, — громко закричал я, одним движением смахнув со стола бутылку с водой. Она разбилась в дребезги, заливая жидкостью все вокруг. Я видел, как Джессика в страхе съежилась и побледнела. Мне стоит совладать со своими эмоциями сейчас же, но блядская паника уже подступила к моей голове. Я вскочил на ноги и запустил руки в волосы, оттягивая их в разные стороны, — блять!

— Прости, — наконец, выдавил я, — я не хотел тебя пугать. Ты не виновата.

Джессика молча сидела на скамье, вжимая голову в плечи. Я шагнул ближе и взял ее за руки, не обращая внимание на сопротивление со стороны ее худого тела.

— Я сорвался, но это не твоя вина, Джессика. И я уж точно не хотел, чтобы ты начала меня бояться. Просто я услышал что-то, что заставило меня испытать гнев и шок одновременно.

Она судорожно сглотнула и кивнула головой. Мое сердцебиение медленно замедлялось.

— Я не хотела тебя расстраивать, прости, — ломким голосом произнесла она.

— Нет, — я покачал головой и сел рядом, — ты тут абсолютно блять не при чем. Не бойся говорить то, что тебе хочется рассказать.

Я отвел Джессику обратно и шумно выдохнул. Мне стоит прямо сейчас отправиться в дорогу.

Четыре часа спустя, я без стука влетел в кабинет и остановился около его стола. Я был зол и разочарован. Ярость буквально кипела под моей кожей, скользила по венам и ударяла в виски, окрашивая мир в красный цвет.

— Что ты делаешь? — его голос был мрачным, а брови сведены вместе.

— Это ты, — бросил я ему в лицо, тяжело опираясь на стол.

Он поправил свою рубашку и встал на ноги, огибая стол, чтобы встать со мной на один уровень.

— Поясни, — потребовал он. Он блять смеет что-то требовать от меня. Я резко выпрямился и ухватился рукой за его горло, отталкивая от стола и впечатывая его спину в стену.

— Ты блять знаешь, о чем я, — зло прошептал я, всматриваясь в его темные глаза. Моя рука на его шее стала сжиматься, чувствуя, как хаотично бьется его пульс под моими пальцами. Его зрачки расширились, и тень сомнения и страха промелькнули, а затем исчезли, словно их и не было. Но я знал его. Я блять знал его так же хорошо, как самого себя. Или мне хотелось думать, что я знал его.

— Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься, — прохрипел он под моей рукой.

— Так что тебе мешало рассказать мне? Рассказать, как ты насилуешь детей, мать твою.

— Нет, — его глаза стали шире, — нет блять, я никогда не насиловал ребенка. Ты должен выслушать меня.

— Я тебе ничего не должен, — я со злостью тряхнул его об стену, продолжая удерживать за горло. Он не пытался сопротивляться, позволяя мне трясти себя, как тряпичную куклу, — если ты хочешь, чтобы тебя перестали узнавать, сотри свое ебаное родимое пятно.