Сволочь Чайковский, как окрестил майора Батонов, снова отвел Вову в вонючую камеру (эх, знал бы кто, как противно было заходить туда вновь!) и исчез. Его не было всего минут тридцать, но журналисту показалось: вечность! Он даже думал, что мент паскудный опять обманул. Но Чайковский все же вернулся, дохнул на Батона свежим запахом алкоголя и сказал:

— Свободен, Владимир Николаич…

— Са-совсем?

— Совсем человек свободен только в морге, господин журналист. Совсем не бывает… В общем, так: я договорился со следаком. Он мужик ничего, с понятием. Отделаешься условным или передачей на поруки…

— Как условно? Я думал, вы дело закроете! — воскликнул Батон.

— Много хочешь, журналист. Пойми, не я дело-то открываю или закрываю. Я опер, а это в ведении гражданина следователя…

— Но я же… вы же…

— Не ной! — резко оборвал Чайковский. — Я же, мы же, ты же… Не ной. Ты влетел в говно по самое некуда, а я тебя оттуда вытащил. Понял?

Батонов кивнул. Вид у него был не очень. А Чайковский достал сигареты, угостил журналиста, закурил сам и продолжил:

— Сейчас тебя освободят. Для своих барбосов-корешков придумай какую-нибудь легенду, где шлялся сутки… Впрочем, не надо, лучше скажи правду: мол, повязали менты с дурью. Сутки помурыжили и отпустили под подписку. Но ты держался как партизан, никого не сдал, по твоему же выражению.

— А если не поверят?

— Куда денутся? Поверят… Можешь даже сказать, что ты подмазал ментов. Понял?

Батонов снова кивнул. Чайковский еще немного проинструктировал довольно-таки кислого Вову, подбодрил и предложил даже подбросить домой. Но журналист отказался.

— Я думаю, Владимир Николаевич, мы станем друзьями, — сказал Чайковский в заключение. — Ты не думай, что это пустое. Я ведь во многих вопросах могу помочь. С нормальным ментом дружить полезно… Многие сами к нам приходят. Вот так, Володя.

А потом захмелевший Батонов сидел в забегаловке. И думал: как жить дальше? Водка несколько сняла напряжение, все стало казаться не таким уж и мрачным. Склонность к театральщине даже подтолкнула к сравнению себя с Азефом [39] .

Когда денег почти не осталось, Вовец поехал домой, к маман. К Савостьянову показываться не хотелось. У маман, как всегда, оказался очередной трахаль. И, как всегда, был он вдвое моложе маман. Но Вовца это нисколько не интересовало. Главное, что родительница расплатилась за такси и дала выпить. Батонов принял сто пятьдесят граммов виски и уснул в гостиной.

Пробуждение на следующий день было тяжелым. И в физическом, и в моральном смысле. Пришлось будить маман: дай опохмелиться. Старая потаскуха поворчала: моветон, мол, Владимир, но дала. В этот день Вова снова нажрался.

В ближайшее время журналист Владимир Николаевич Батонов станет агентом майора Чайковского. Очень быстро он поймет, что романтики в этом мало, а нервотрепки полно.

Майор Чайковский отзвонился полковнику Тихорецкому и доложил, что компромат на журналиста Обнорского у него есть. Перед майором действительно лежала казенная бумага с незамысловатым названием «Отдельное поручение». Поручений, собственно, было три.

Я, следователь Смольнинского РУВД, ст. лейтенант Крановой В.Г., рассмотрев материалы уголовного дела N… по ст. 224 УК РФ в отношении гр. Батонова В. Н., считаю целесообразным провести обыск в квартире гр…

Одно из поручений предписывало ст. о/у Чайковскому В.Ф. провести обыск на квартире гр. Обнорского А.В. Дело оставалось за малым — в течение двадцати четырех часов подписать в прокуратуре постановление на обыск. Для маскировки своего конкретного интереса к Обнорскому майор прицепил к делу еще двух человек. Те-то определенно баловались наркотой, и с ними все было просто. А вот Обнорский… ну, проведешь у него обыск. А если пустышка? Требовалось подстраховаться…

Чайковский кратко изложил ситуацию полковнику.

— Так мне что, учить тебя, что делать? — недовольно сказал Тихорецкий. Майор начал сердиться: мало того, что он и так уже подготовил почву для отправки нормального человека в пасть Гувду, так теперь от него еще и требуют подложить в квартиру вещественное доказательство вины. Чайковский отнюдь не был святым, закон за годы работы нарушал многократно. Но, как правило, для пользы дела. Теперь от него требовали сделать это ради каких-то непонятных интересов Тихорецкого. «Я подл, но в меру», — говорил о себе майор иногда в подпитии.

— Учить меня не надо, — довольно резко сказал он. — А делать ЭТОГО я не буду.

— Ладно, — ответил полковник миролюбиво, — не заводись.

Он уже понял, что несколько перегнул.

— Не заводись, Витя… Решим проблему. После окончания разговора с Чайковским полковник походил по кабинету, в задумчивости потирая подбородок. Потом принял решение и позвонил господину Наумову.

Андрей Обнорский чувствовал себя очень скверно. Все события последних суток, обрушившийся на него шквал дурных прозрений — козырек у станции метро, гибель парома и, наконец, покушение на Никиту — начисто выбили из колеи.