Но каково же было моё изумление, когда оказалось, что меня действительно вызывал секретарь комсомольской организации и им был не кто иной как…

Эта история лет десять назад потрясла до основания школу, в которой я учился и, наверное, даже районо. В одном из первых классов молодая и потому, видимо, легкомысленная учительница весьма надолго оставила в одиночестве своих подопечных. Куда она удалилась почти на целый учебный час, история умалчивает. По одним слухам, циркулировавшим после этого в школе, она стояла в очереди за итальянскими сапогами, которые случайно выбросила автолавка из области около школы. По другим – она побежала среди бела дня на свидание в другой конец нашего города. По третьим она пошла на свидание не в другой конец города, а к нашему физруку, с которым все 45 минут урока целовалась у него в кабинете. Так или иначе, но к середине учебного часа в беспризорный класс вошёл респектабельный молодой человек при галстуке и в очках. Он сообщил, что преподавательница покинула класс весьма надолго, а потому, чтобы ученики за это время от безделья не разложились, поручила молодому человеку задание для подопечного класса. Молодой человек написал на доске довольно большими буквами два слова из 3-х и 5-ти букв, за употребление которых в общественных местах можно схлопотать до 15 суток ареста, наказав первоклашкам от имени учительницы писать эти слова до её прихода. И, не ведавшие подвоха дети, принялись аккуратно выводя волосные буквы, заполнять крамольными словами свои тетрадки. Но через 5 минут это занятие было прервано появлением директрисы, чисто случайно заглянувшей в пустующий класс. Директриса, после того как прошёл шок, в который повергли её слова, написанные на доске, гневно спросила, кто это написал. На что первоклашки невинно поведали, что это им учительница сказала писать. Придя в себя после шока, в который повергло сие сообщение, директриса приказала классу вырвать из тетрадей и уничтожить листы с крамольными словами, а сами слова забыть под страхом «неуда» по поведению. Приняв активное участие в уничтожении листов с нецензурными словами, директриса приняла участие в расследовании ЧП. В ходе следствия, которое стоило несколько седых волос незадачливой учительнице, выяснилось, что дала такое сногсшибательное задание ученикам не она, а ученик 9-го класса Лядов, который в настоящее время являлся секретарём нашей комсомольской организации. А в ту пору школе было официально объявлено об исключении Лядова из числа её учащихся. А из неофициальных источников стало известно, что Лядов перевёлся в единственную в районе школу с углублённым изучением английского языка (видимо, чтобы забыть крамольные слова языка русского).

Лядов, сделав важный вид, сообщил, что комсомольская организация намерена дать мне комсомольское поручение. «Ну, не было печали…» – подумал я. Лядов, увидев мою скривившуюся физиономию, добавил:

– …Почётное комсомольское поручение!

Но поскольку моя физиономия скривилась ещё больше, наш комсомольский бог понял, что надо резко менять тон:

– Ну неужели ты думаешь, что нашей шарашкиной конторе действительно требуются комсомольские поручения!?

Увидев, что моя физиономия постепенно превратилось в лицо, Лядов заговорщицким шёпотом сообщил:

– По большому секрету, весьма конфиденциально сообщу тебе: у нас будет создана комиссия по борьбе с пьянством. Об этом знают шеф, я и теперь – ты…

В общем, Лядов по большому секрету сообщил то, что уже неделею жевали-пережёвывали у нас в отделе. Правда, кое-что мне стало более понятно. Оказывается кандидатуры в сию организацию отбирались по принципу, установленному нашим главком: один от профкома (им у нас был Капуста), один от парткома (им стал Вадим Петрович по причине своей партийности, уже назначенный в председатели комиссии), одна от женсовета (ею стала экс-секретарша шефа), один от администрации шараги (то есть, «поручик Голицин»), один от рабочих (это Виталик), а от комсомольской организации…

– …планировался Барсуков, – пояснял наш комсорг, – но у него то ли триппер, то ли ещё что-то страшно заразное…

(Неужто, наш отдел его «заразил»?)

– В общем, комсомольская организация решила в этот орган направить тебя… Ну что скривился опять? Поясняю популярно: один раз в неделю – прийти на заседание, отметиться, поднять руку… В рабочее время, в рабочее, там дураков нет в своё личное заседать. Ну вот и договорились!? – доагитировал меня комсорг.

– Ого-го, – он в ужасе глянул на часы, – через час собрание, где вас всех должны выбрать! Надо срочненько составить протокол собрания, где мы тебя выдвинули!..

Лядов бросился стремительно писать протокол, но вдруг остановился.

– Слушай, – обратился он смущённо, – тут надо писать сколько присутствовало на собрании, – ты не знаешь сколько у нас приблизительно комсомольцев?…

Собрание, на котором происходило избрание уже назначенной комиссии я не помню, поскольку на всех собраниях то ли со школы, то ли с детсада я сплю. Это превратилось в мой условный рефлекс и, когда оратор начал свой колыбельный монолог: «Во исполнении решения партии и правительства о решительных мерах по борьбе с пьянством…» – меня, как и всегда прежде обволокла приятная дремота. Магическое воздействие на меня речей ораторов наших бесконечных собраний я заметил довольно давно и с удовольствием шёл туда, куда моих одноклассников, одногруппников, сослуживцев гнали дубиной, ибо знал, что ждёт меня час сладкого сна. Моё рвение было замечено, но неправильно понято, а потому отмечено грамотами, ценными подарками, выдвижением в выборные школьные и комсомольские органы. Так что почивал я не только на собраниях, но и на лаврах. Правда, этот условный рефлекс на собрания сыграл со мною злую шутку. На одном из бесчисленных собраний в бытность мою студентом, во время выступления товарища из райкома комсомола мне приснился кошмар и актовый зал, в котором шло собрание, потряс мой истошный вопль: «Харэ балдеть!!! Завязывай!!!» Поскольку этот вопль соответствовал настроению аудитории, в моём поведении был усмотрен умысел со всеми вытекающими… Меня в течение недели пропесочивали на всех инстанциях от комсомольской группы до обкома ВЛКСМ, в результате чего я похудел на 6 кило и был снят с председателя студсовета факультета, а также – с повышенной стипендии. Мне влепили выговор с занесением в учётную карточку, а в качестве особой меры взяли подписку, о том, что я под угрозой исключения из комсомола не буду спать на собраниях. Но уже на следующем собрании я сразу же заснул: условный рефлекс сильней любой подписки. Правда, теперь я предусмотрительно стал предупреждать соседей, чтобы те в случае чего разбудили меня до того, как я сам разбужу других, подверженных такому же условному рефлексу. Вот и теперь, почувствовав пинок в бок, я экстренно проснулся и принял позу внимательного слушателя.

– Названных товарищей прошу подняться на сцену, – донеслось с трибуны.

Я понял, что пока спал, был избран наравне с «названными товарищами» в состав комиссии по борьбе с пьянством, состав которой был уже известен за неделю всей шараге.

Под аплодисменты зала члены вновь избранной комиссии поднялись на сцену. Шеф прочёл зажигательную речь, в которой призывал к искоренению такого позорного явления как пьянство, из нашей жизни («как нас к тому обязывает свежее решение партии и правительства») и высказал надежду, что наша комиссия каленным железом будет выжигать пьянство с тела нашего коллектива, одновременно сама показывая пример трезвого образа жизни.

После того, как свежеиспечённых борцов с пьянством спешно разбегающихся по винным магазинам коллектив (было уже далеко за 14–00, разрешенных для начала торговли спиртными напитками) оставил одних, комиссия сразу же перешла к делу.

– Так где отмечать создание будем? – недвусмысленно щёлкнув пальцем по горлу, спросил Капуста.

– Вы что, сдурели?! – возмутился Вадим Петрович, которого уже за неделю до избрания назначили председателем будущей комиссии.

– Нисколько, – ответствовал Василь Васильевич, – мы, кроме Вас и, вот, товарища, – он указал на меня, давно уже скинулись и купили что надо.

– Никаких! – вскричал Вадим Петрович, – во-первых, я не пью…

– Ну и что, что тебя пьющим никто не видел, – парировал поручик Голицин, – ты хоть и Штирлиц, но все уже знают, что ты сам пьёшь и с зеркалом чокаешься. А ты, – это он мне, – гони червончик: я за тебя на водку свои вложил.

Пришлось дать червончик на организацию общественной пьянки.

– Хватит дурью маяться! – не сдавался Вадим Петрович.

Но все члены свежеиспечённой комиссии (кроме меня и Вадима Петровича) уже давно были в преступном сговоре. В атаку пошла Марина. Очаровательно улыбаясь и, вовсю шевеля неумеренно декольтированной грудью под носом у Вадима Петровича, она запела ему сладким голосом: