Но я сделала выбор. Я оттолкнула то, что могло бы осчастливить меня, но лишь на короткий миг. Очарование любви всегда проходит, и, как бы сильно меня ни тянуло к Муромцеву, придет конец и этой сказке, и тогда я буду жалеть, что не выбрала Антона и успокоительный счет в банке. И отдельный гардероб для всей своей обуви.

Я пнула камешек и усмехнулась. Женщинам, живущим в Булкине, можно не переживать из-за такой ерунды, ведь в этом городишке нет нормальных дорог, а, значит, и красивой обуви много не надо.

Уже на подходе к дому я почувствовала, как в кармане вибрирует телефон. На дисплее снова высветилось слово, от которого по моему телу побежала дрожь. Мама.

В любой другой день я по привычке проигнорировала бы звонок, но сегодня, после того, как я узнала, что случилось с мамой Коли, я не смогла убрать телефон в карман и позволить ему вибрировать там до тех пор, пока у мамы не кончится терпение. Сегодня что-то во мне изменилось, и я приняла звонок.

— Алло, — с наигранной уверенностью в голосе произнесла я.

— Надя! Я уж думала, ты никогда не соизволишь ответить, — в голосе мамы прозвучало обвинение. Впрочем, как и всегда в разговоре со мной.

— Что-то случилось? — спросила я, не обращая внимания на укор родительницы.

— Если ты забыла, завтра у дедушки Льва поминки. Думала, ты захочешь приехать, — напомнила мама. Было в ее тоне что-то еще. Нечто знакомое и очень привычное мне. Умение натягивать маску не только на лицо, но и на голос. Будто мама хотела звучать грубо и равнодушно намеренно, чтобы я, не дай Бог, не подумала, что нужна ей. Нашим взаимным обидам слишком много лет.

— Я приеду, — неожиданно для самой себя согласилась я.

— Приедешь? — голос мамы дрогнул, и на миг я услышала ее настоящую — уставшую от всего, что между нами происходило в последние десять лет.

— Да. Если найду, как добраться, — пробормотала я скорее себе, чем маме.

— От Москвы всего два часа ехать, — напомнила мама, даже не скрывая обиды за то, что, поселившись в Москве, я совершенно перестала навещать родных.

— Я не в Москве, — коротко ответила я, и, прежде чем мама начнет задавать вопросы, поспешила закончить разговор: До завтра.

***

Добраться из Булкина до моего родного городка, который был меньше самого Булкина в два раза, оказалось сложнее, чем я думала. Мне пришлось трястись на поезде до Тулы, а оттуда на дряхлом автобусе до конечной остановки. На сердце скребли кошки от одной мысли, что я снова могла бы жить так. Нет, я ни за что не вернусь в эту дыру. Хотя, вспоминая город, в котором я родилась, хочется отдать должное Булкину. Возможно, он не так уж плох и бесперспективен.

От автобусной остановки до калитки дома, в котором я выросла, было минут двадцать пешком, и я в очередной раз послала мысленное проклятье Тому Форду за то, что его чудесная обувь не приспособлена для путешествий по русской глубинке.

— Ого, какие люди! — воскликнула Софа, встречая меня на крыльце.

Глядя на сестру через прутья калитки, я натянуто улыбнулась. Подергала дверь, но та не поддалась. Я сунула руку через прутья, чтобы нашарить крючок, на который всегда запиралась калитка, но замерзшие пальцы никак не могли нашарить нужный гвоздик.

Смеясь, Софа натянула галоши и прошлепала по влажной зебетонированной дорожке к калитке. Ловко щелкнув пальцами по замку, она отворила дверь, а я с удивлением уставилась на замок, которого раньше не было.

— Ну и лицо ты сделала, — младшая сестра хохотнула и, кивнув мне, направилась к дому. Мне ничего не оставалось, как взять себя в руки и последовать за ней.

В доме тоже многое изменилось. На бревенчатых стенах появилась обшивка, а на ней милые светлые обои. Старые окна сменились на стеклопакеты, и только наличники остались на месте, хоть и украсились более яркой краской. В комнатах стало светлее, просторнее, словно вместе с моим уходом из дома ушла и большая часть хлама. Мама с сестрой поставили новую мебель — старомодную, но удобную, приобрели большой телевизор и холодильник. В основной комнате появился письменный стол и много мальчишеских игрушек.

Младшему ребенку Софы — сыну Славику — было три или четыре, я не особо следила за его взрослением. Но возраст старшей племянницы Стаси я знала хорошо, потому что в тот год, когда она родилась, я уехала из дома, и было это десять лет назад.

На мгновение меня унесло в воспоминания. Мне вот-вот исполнится восемнадцать, и я собираюсь сбежать в Москву тайно, ведь мама запретила мне покидать дом. Даже зная, как сильно я хочу стать известным дизайнером, мама решила поставить крест на моей карьере.