Прямо с центральной площади открывался вид на узкую речушку, вдоль которой на протяжении всего города тянулась набережная. По ту сторону реки расположилась другая часть Булкина — более новая, как казалось по очертанию строений, но мне там бывать не доводилось. По крайней мере, пока.

Здесь же на центральной площади был симпатичный, хоть и старый, театр, афиши которого зазывали на детские представления. Чуть поодаль за широченным дубом пряталось двухэтажное здание городского бассейна.

Само здание было едва различимо в темноте, и только на просторном крыльце и над вывеской горел свет. Наличие в Булкине бассейна никак не затронуло бы мое сердце, если бы я не заметила у входа знакомую Весту.

Прежде, чем я успела взять себя в руки, мои ноги уже дернулись с места и понесли меня прямиком к дубу. Спрятавшись за дерево, я оперлась на шершавую кору и всмотрелась в бледные пятна света. Из здания вышел Коля, и на моих губах расцвела глупая улыбка, которую я тут же поспешила спрятать.

Не замечая меня, Коля открыл багажник и, задрав рукава синей толстовки, стал что-то выгружать и перетаскивать внутрь здания. Любопытство вспыхнуло с новой силой и, не обращая внимания на подмерзающие ноги, я продолжила наблюдать, как физрук ходит туда-сюда от входа к машине и обратно.

Когда Коля унес последний сверток и стало ясно, что он больше не выйдет, я ощутила растущее недовольство, словно за последние десять минут не успела хорошенько насладиться видом симпатичного молодого человека. Словно все эти дни я хотела гораздо большего.

Забыв о том, что произошло между нами при последней встрече, я вышла из-за дерева и направилась ко входу в здание. В просторном холле было темно, и бассейн, судя по всему, в эти часы не работал.

Я услышала, как где-то неподалеку тихо играет музыка, и, не сомневаясь ни секунды, отправилась за источником приятных звуков. Сразу за поворотом оказался открытый зал, из которого доносилась музыка и бытовая возня.

Заглянув в распахнутую дверь, я увидела достаточно большой зал со старым деревянным полом и пошарпанными стенами. Спиной ко мне стоял Коля. У его ног лежали аккуратно сложенные мешки со строительными смесями, банки с красками и различные инструменты. Муромцев внимательно изучал какую-то бумагу и не заметил, как я подкралась ближе.

— А что это ты тут делаешь? — тихо спросила я, но даже этого хватило, чтобы Коля вздрогнул и, споткнувшись о мешок, упал к моим ногам.

Я не сдержалась и рассмеялась, протянув руку неуклюжему физруку.

— Удивительно, что ты стал чемпионом мира, — безобидно подколола я, всем своим видом показывая, что настроена мирно. Парень поднялся без моей помощи, и я не успела спрятать мелькнувшую на лице досаду.

— Мы снова дружим? — без улыбки на лице спросил Коля, и я неуверенно кивнула.

— Давай попробуем. Просто дружить.

— Как ты вошла? — все еще хмурясь, спросил парень.

— Через дверь, — я усмехнулась, — Вход открыт.

— Вот черт, — Коля хлопнул себя по лбу и, прихватив ключи с подоконника, вышел из зала.

Пока его не было, я немного осмотрелась. В одном углу зала лежали сложенные маты наподобие тех, что я видела в школе, но более новые на вид. Тут же валялась новенькая хорошо запакованная груша и крепление для нее. На подоконнике стоял старенький магнитофон, шнуром тянущийся к розетке. Из динамика раздавалась приятная музыка с теплыми южными мотивами.

— Что это за место? — спросила я, заметив, что Коля уже вернулся и недоверчиво рассматривает меня, скрестив руки на груди.

— Разве тебе интересно?

— Глупый, — хмыкнула я, — Стала бы я спрашивать, если бы мне не было неинтересно.

Я обезоруживающе улыбнулась и пару раз похлопала пушистыми ресницами, даже не ругая себя за этот внезапный флирт. Парень, кстати, смягчился и, словно оттаяв, подошел ближе.

— Мне тут одна хорошенькая особа заявила, что быть учителем физкультуры стыдно, — с усмешкой в голосе произнес он, и я договорила:

— И ты решил заделаться маляром? — я кивнула на строительные материалы, а Коля закатил глаза и, скинув толстовку, остался в белой майке.

— На что не пойдешь ради любви, — философски заметил он, откидывая толстовку в сторону.

— Так ты меня любишь? — я попыталась звучать пренебрежительно, но голос предательски дрогнул. Еще ни один мужчина (дедушка не в счет) не говорил, что любит меня. По-настоящему любит.

Коля одарил меня долгим изучающим взглядом, словно взвешивая, стою ли я тех слов, которые так боюсь услышать. Что, если он действительно их скажет? Как я смогу вернуться к обычной жизни в Москве, зная, что оставила в Булкине разбитое сердце? И с каких пор меня вообще волнует чье-то сердце?