Шрифт:
— Оно за стенкой! — Он похлопал по обоям. — Вот за этой.
Я, все еще не понимая, пожала плечами:
— И?
— Как и все ваши картины.
Мои губы растянулись в улыбке.
— Ты возвел новую стену?
— Сначала я подумал, что мог бы просто замуровать нишу и оставить там ваши картины, чтобы однажды вы могли их снова достать. Но потом, я придумал, что надежнее будет сделать тайник.
Он дотронулся до губы. Только сейчас я заметила, что они распухли, а нос разбит.
Я протянула руку, но он отмахнулся.
— Все в порядке. Смотрите.
Филипс отодвинул шезлонг от стены и наклонился.
— Здесь маленькая дверь.
Он прощупал стену и нашел ее.
— Вам нужно просто нажать, и дверца отворится.
Он тихонько нажал на стену, и вдруг маленькая, не больше метра, дверь открылась.
— Даже я смогу поместиться внутри. Ну а уж вы — тем более. Попробуйте.
Я посмотрела на него, он кивнул. Я опустилась на колени и с трудом протиснулась в маленькое пространство крошечной комнатки, похожей на узкий шкаф. Почти два метра в длину, а может чуточку больше. Полностью вытянуть руки у меня не получилось. Значит, скорее всего, метр в ширину. Потолок нормальной высоты, я спокойно встала. С одной стороны стены находилось маленькое окошко.
— Ну как? Вам нравится?
Филипс смог пролезть в комнатку лишь сжав широкие плечи. Он встал и стряхнул пыль с брюк. Места почти не осталось, и мы вынуждены были встать очень близко друг к другу.
— Чудесно. И необычно. Это действительно часть моей комнаты?
Филипс усмехнулся:
— Я всего лишь замуровал нишу. С другой стороны дома ее не видно. Там трубы. Но все выглядит хорошо. И потом я поменял цвет стен, поэтому кажется, что все другое.
Я в изумлении оглянулась:
— Так это настоящая тайная комната. Как у священников.
Филипс посмотрел на меня.
— Я знаю, у вас неприятности. И знаю, что у мистера Форреста бешеный нрав.
Он снова дотронулся до губы.
— Так это дело рук Эдвина? — Я не могла поверить.
— Лучше, если он ударит меня, чем вас, — ответил Филипс. — Похоже, он бьет свою жену?
Эта мысль никогда не приходила мне в голову. Я испугалась, что Филипс прав.
— О, не думаю.
Необъяснимо, но мне почему-то хотелось защитить Эдвина.
— Это было только один раз, и тогда был плохой день, ну а потом я сама виновата — разозлила его…
Филипс недоверчиво смотрел на меня. Я умолкла.
— В любом случае. Неважно, — спохватилась я. — Посмотри на эту комнату.
Но Филипс не отводил от меня взгляд.
— Как и сказал, сначала я хотел спрятать ваши работы, чтобы однажды вы смогли взять их. Но после подумал, что вам нужно место, где вас никто не найдет.
Под его проницательным взглядом мне стало неловко.
— То есть мои работы…
— Они здесь. — Парень показал на угол. — Вспомнил, как однажды вы попросили свернуть их. Я убрал картины подальше от окна, чтобы они не поблекли. Куда не доходит солнце, я проверял. И краски ваши тоже там.
В противоположном углу стояли аккуратно сложенные палитра, кисти и краски.
Я ахнула. Все картины были на месте. Все, кроме «Марианны» и нескольких набросков Эдвина, которые я успела спрятать в шкафу на другой стороне чердака.
— Я сожгу мольберт и некоторые рамы, — продолжил Филипс, — чтобы у вашего отца не осталось сомнений. То же самое я сообщил мистеру Форресту. Он хотел заполучить некоторые из картин.
— Правда?
Интересно, не для клубной ли галереи? Возможно, таким образом, он хотел помочь мне, так же, как и Филипс.
— Значит, у него ничего нет?
— Нет. Не видать ему ваших картин!
Филипс вздумал принимать решения за меня. Я почувствовала легкое раздражение.
— В любом случае, это все. Но вам не стоит часто подниматься сюда.
— Отчего же?
— Приходите, если только очень нужно. Будете часто здесь появляться, пойдут домыслы. Люди догадаются. И петли на дверях проявятся, если их постоянно открывать.
— Ты действительно все продумал. Все ради меня?
Филипс опустил глаза.
— Я мало что смыслю в искусстве. Ваши картины мне понравились. У вас даже лицо меняется, когда вы рисуете. Я сам видел. Все очень несправедливо, — он усмехнулся. — Терпеть не могу, когда несправедливо.
Я шагнула и взяла его за руку:
— Спасибо.
Он улыбнулся.
— Филипс, даже не знаю, чтобы делала без тебя. Ты хороший друг.
Он смущенно поддел меня локтем. Я потянулась и поцеловала его в щеку. Затем, вспомнив, как Эдвину нравятся мои проявления признательности, обвила шею парнишки руками и притянула его голову так, что наши губы соприкоснулись. На секунду его губы ответили, но затем Филипс резко отпрянул.