Шрифт:
Объясняя обязанности и цель национальной гвардии, надлежало бы представить революцию в благоприятном виде, ибо национальная гвардия есть создание революции.
Почему же в благоприятном виде? Напротив того, живое и беспристрастное описание ужасов того дня, когда началась национальная гвардия, было бы лучший антидот против желания революции — по крайней мере, для юношей неопытных и пылких, но не развращённых.
О причинах, почему король нашёлся принуждённым распустить её и почему сия мера возбудила неудовольствие.
Явно хотят показать, что отступление от революционных правил и постановлений возбуждает неудовольствие в народе.
Опять умышленно кривое толкование. Изложение факта не есть ещё одобрение оного. Всё зависит от цели автора, а не от предмета.
Точно так же должно было бы поступить и при сообщении известия о возведении 76 чел. в достоинство перов, объяснить перемену в образе мыслей Палаты Депутатов,
Объяснять перемену образа мыслей в Палатах есть объяснять переход к либерализму.
Всё дело в том, как будет объясняемо.
в которой под конец её заседаний вся почти правая сторона сделалась левою.
Известно, что левая сторона либеральная.
При Португальских происшествиях оставили в неизвестности причины отъезда инфанта Дона Мигуэля из Португалии и причины его возвращения и вступления в регентство.
Опять надлежало бы толковать о Конституции.
Мы не получили также никакого ясного понятия об отношениях Испании к Португалии, Франции и Англии к Испании.
Высшая политика, которой не должно давать уроки в газетах.
А почему же нет? Как просвещённому человеку не знать различных отношений каждой державы Европейской к другим? Если же под видом распространения сих полезных знаний захотят рассевать учения развратные, то это уже другое дело. На то есть ценсура и бдительная полиция. Нельзя и не должно запрещать употребления ножей, хотя ими можно резать и людей.
Ничего не может быть скучнее известий о Греческих происшествиях, в которых никак нельзя было добраться до толку.»
б. <3аписка Д. В. Дашкова>
Цель сей статьи есть та, чтобы побудить правительство к запрещению издания в Москве предполагаемой политической газеты. Я и сам не дозволил бы оной, но потому только, что там иные издатели скорее могли бы поместить нескромные статьи — не с умысла, а по неосторожности или по умничанью. Я твёрдо уверен, что неразумное умничанье и необузданная болтовня играют большую роль в так называемом Русском либерализме.
Сочинители записки видят в Московских литераторах общество заговорщиков; но истинное побуждение их так явно, что даже открывает мне имена их. Скажу безошибочно, что они суть Петербургские журналисты, имевшие много литературных сшибок с «Московским Вестником» и «Телеграфом» и желающие приобрести разными путями прибыльную монополию политической газеты. Vous etes orfevre, M-r Josse! [186] — Они описали мнимое Московское общество весьма неверно и слили в оное лица, кои равно им нелюбы и кои между собою не имеют связей. Таковы кн. Вяземский и молодые издатели «Московского Вестника».
186
Слова Сганареля из комедии Мольера «L’Amour medecin» («Любовь-целительница»):
Вы мне отлично советуете — в свою пользу: Вы — ювелир, господин Жосс!Это говорится, когда кто-нибудь советует или действует, имея в виду не чужую, а свою пользу. — Б. М.
Из наименованных в записке людей я не скажу ничего о Погодине, коего мало знаю. Шевырёва знал только по виду, а Киреевских никогда не видывал. Но прочие мне весьма известны, и я считаю долгом сказать о них своё мнение — по чести и совести.
Кн. Вяземский известен Правительству с самой дурной стороны и справедливо терпит за невоздержность языка и пера своего. Переписка его была вредна и ему, и другим. Но сердце Вяземского совсем не злое и не способно к измене: тому может служить доказательством и невинность его по делу о злоумышленных тайных обществах, хотя он верно был знаком с 3/4 составлявших оные негодяев. По долголетним связям моим с его шурином, незабвенным Карамзиным, я знаю Вяземского с самых молодых его лет за человека с умом, с душою, с честию, — но без всякого esprit de conduite [187] . Вся его вина — в эпиграммах и письмах, наполненных вредным для него умничаньем и острословием: к тому присоединилось оскорблённое самолюбие неудачами по службе и забота о расстроенном имении. Если он хочет быть издателем политической газеты, то верно для денег. Для сей же цели он хотел нынешнею зимою переводить Вальтера Скотта и будет ещё биться, как рыба об лёд, пока не разорится до конца. Но он не заговорщик и не враг правительству: в этом поручатся все его знающие. Верный Карамзин по чутью узнал бы в нём изменника и отвергся бы его тогда с омерзением.
187
Умение вести себя должным образом (франц.).
О Пушкине говорить нечего: его хорошие и дурные качества известны, кажется, правительству в прямом виде.
Третьим в записке поставлен Титов [188] . Он мне родной племянник и с минувшего года живёт у меня в доме. Я должен знать его — и скажу всё, что знаю. По нём можно будет судить о приятеле его князе Одоевском и вероятно о прочих их совоспитанниках, коих сочинители записки называют отчаянными юношами.
После долгого отсутствия быв в Москве в 1825 г., я нашёл Титова оканчивающим курс учения в Московском Университете. Ему было 18 лет. Голова у него не из самых пылких; но к несчастию он попал в руки, вместе с другими юношами, к человеку — самому честному, самому благонамеренному, самому неспособному к злодейству, но и к самому вредному на Философской кафедре — к профессору Давыдову.
188
Тот самый Владимир Павлович Титов (псевдоним «Тит Космократов»), рассказ которого «Уединённый домик на Васильевском», записанный им со слов Пушкина, был в 1913 г. переиздан П. Е. Щёголевым и Ф. Сологубом. Впоследствии Титов был посланником в Константинополе, членом Государственного совета. — Б. М.