Один из моряков, находившихся в лагере, пропал во время фуражировки на горе Мизери, и поисковая группа обнаружила его тело, зарытое в кустах. Жертва, писал Байрон, была " проткнута ножом в нескольких местах и страшно изувечена"; ее немногочисленные припасы, очевидно, были похищены. Байрон подозревал, что Митчелл совершил " не менее двух убийств с момента гибели нашего корабля". Обнаружение тела и тот факт, что некоторые члены экипажа были готовы убить, чтобы выжить, потрясли поисковую группу. Моряки всегда заботились о том, чтобы похоронить своих погибших товарищей; как писал Байрон, было распространено поверье, что " духи умерших не успокаиваются, пока их тела не будут погребены; и что они не перестают преследовать и беспокоить тех, кто пренебрег этим долгом по отношению к ушедшим". Но вот люди поспешно отступили, оставив на земле полузамерзший труп.

Раскол нарастал и среди мужчин в поселке. Многие из них, включая боцмана Джона Кинга, стали нагло выражать свое презрение к капитану Чипу. По их мнению, он был упрям, тщеславен, завел их в это адское пекло и теперь не в силах их оттуда вытащить. Почему именно он должен определять, какие задания им выполнять и какое количество пищи им положено? Что дает ему право править с абсолютной властью, когда нет ни корабля, ни Адмиралтейства, ни правительства вообще? Мичман Кэмпбелл, сохранивший верность Чипу, сетовал на то, что многие люди " постоянно кричат против капитана и угрожают старшинам, которые стоят рядом с ним".

Чип ожидал, что сможет положиться на капитана морской пехоты Роберта Пембертона и его солдат, которые помогут подавить любые волнения в компании. Однако Пембертон вместе со своими вооруженными солдатами отделился от роты и сформировал собственную группировку, хотя они продолжали оставаться на заставе. Поскольку эти морские пехотинцы формально являлись частью армии и теперь находились на суше, Пембертон установил над ними свою единоличную власть. В своей хижине он соорудил деревянный стул и величественно восседал на нем в окружении своих солдат. Над его убежищем развевался оборванный флаг, обозначавший его территорию.

Кэмпбелл отметил, что компания Вэйджера погрузилась в " состояние анархии" с различными конкурирующими вождями. В компании было столько вражды, столько междоусобной ярости, что было " совершенно неясно, каковы могут быть последствия".

Байрон, стремясь избежать так называемых кабалистов, уединился на краю деревни. " Не любя ни одной из их вечеринок, я построил маленькую хижину, достаточно просторную для себя", - писал он.

Кораблекрушение разрушило старую иерархию, и теперь каждому человеку досталась одинаково жалкая доля. Булкли заметил, что такие условия - холод, голод, беспорядок - могут " действительно заставить человека устать от жизни". Но среди этой нищеты и убожества, среди этой демократии страданий Балкли, казалось, процветал. Он сохранил свое прекрасное убежище и проредил растительность вокруг него. И в то время как многие в компании, казалось, просто ждали смерти, вечного покоя, он продолжал фанатично добывать пищу: охотился на птиц, счищал с камней водоросли, извлекал из-под обломков все, что мог. Добытые продукты приходилось сдавать в общую палатку, но ему удавалось собирать для себя и другие ценные материалы: доски, инструменты, обувь, полоски ткани. Деньги на острове ничего не стоили, но, как городской купец, он мог обменивать их на другие предметы первой необходимости, а также оказывать услуги. Кроме того, у него был тайник с оружием и боеприпасами.

Каждое утро Булкли с опаской выходил из своего поместья. Он считал, что должен быть осторожен, как говорится в книге "Образец христианина": " , чтобы не быть обольщенным дьяволом, который никогда не спит, но ходит и ищет, кого поглотить".

Он заметил, что все больше и больше "людей", как он называл кастамайзеров, стекаются к его дому, и в частности к нему, Джону Балкли, чтобы выяснить, что делать дальше. Однажды капитан морской пехоты Пембертон отозвал Булкли и его друга Камминса в сторону, и все они совещались в жилище Пембертона. Убедившись, что никто не подслушивает, Пембертон признался, что считает лейтенанта Бейнса, второго командира, ничтожеством. Более того, в таком же свете он воспринимал и капитана Чипа " ". Теперь он, казалось, был предан Булкли, этому инстинктивному лидеру.

В данный момент капитана Дешевого больше всего беспокоили воры. Как коварные крысы, они пробирались по ночам в палатку магазина и уносили драгоценные самородки продовольствия. В условиях, когда компания находилась на грани массового голода, грабежи - так Булкли назвал эти " злодейские действия" - приводили в ярость остальных кастамайзеров. Корабелы и товарищи стали смотреть друг на друга с растущим подозрением: Кто из них крадет последние остатки пищи?

Единственный тип командира, которого моряки презирали так же сильно, как тирана, - это тот, кто не мог поддерживать порядок и не выполнял негласного обещания, что в обмен на верность людей он будет защищать их благополучие. Многие из них теперь презирали Чипа за то, что он не позаботился о сохранности их запасов и не поймал преступников. Некоторые требовали перенести продукты в убежище Булкли, настаивая на том, что он сможет лучше за ними присмотреть.

Булкли не выдвигал такого требования, но он обратился к Дешели, ища для "консультации" по поводу ограблений. Он говорил так, как будто представлял народ.

Дешевых считал, что если он не подавит беспорядки, то они уничтожат заставу. Поэтому он издал указ: все офицеры и морские пехотинцы должны по очереди охранять палатку магазина. Дешевый потребовал от Балкли взять на себя одну из ночных вахт и часами стоять в одиночестве на сыром холоде - напоминание о его низком звании. " Был отдан строгий приказ, - писал Булкли, - держать "бдительное око". Байрону также приходилось регулярно нести вахту. После того как он " устал от дневной охоты в поисках пищи", отмечал он, было трудно "защищать эту палатку от ночного вторжения".