Шарли

Софи на седьмом небе от счастья, когда официантка ставит на стол порцию жареного мороженого размером больше ее головы. Тем временем моя мама сидит рядом со мной посасывая маргариту, которая еще больше, ее.

Моя сестра предлагает мне ложку, и я с улыбкой беру ее. Мы набрасываемся на мороженое, едва дыша между кусочками сладкой карамельно-ванильной смеси.

— Вау, Шарли. Спасибо, что пригласила нас на этот ужин, — говорит моя мама с пьяной улыбкой.

Приятно видеть ее такой расслабленной. Учитывая дополнительные смены, которые она проводила в больнице, я знаю, что она была в стрессе.

— С удовольствием, — бормочу я с полным ртом мороженого.

— Заморозить мозг! — Софи вскрикивает, хватаясь за лоб.

Мы с мамой смеемся над ее неправильно произнесенной фразой, которую она использует с детства, и у нас никогда не хватало духу поправить ее.

Так что теперь мы все называем это замораживанием мозга.

Когда я вернулась домой с пятью тысячами больше, чем ожидала, я сразу же сказала им чтобы они оделись для ужина вне дома. В конце концов, сегодня вторник с Тако.

Я не потрудилась упомянуть, как у меня оказались эти пять тысяч, но это было не важно. По их мнению, дополнительные наличные были просто страховым взносом, и все.

Почему он оставил мне свой номер?

Зачем мне нужно было ему звонить?

А что такое SPC?

Я погуглила это и получила множество ответов, которые не показались мне полезными.

Однако в восьми милях от моего дома есть сицилийская пиццерия, так что это приятно знать.

Я отключаюсь, отправляя мороженое в рот, думая о том, как он прикоснулся к моей щеке, какое странное удовлетворение я испытала, когда он произнес это единственное слово: Прекрасна.

Он не назвал меня прекрасной и не сказал: Ты хорошо выглядишь. Это было по-другому. Это было… одобрение.

Какая нелепая вещь — чувствовать себя так хорошо от похвалы какого-то незнакомца. На самом деле, даже не незнакомец. Отец Бо.

Каждый раз, когда я думаю об этом, у меня мурашки пробегают по всему телу. Я имею в виду, да, он симпатичный мужчина, но он должен быть примерно… на двадцать лет старше меня. Он буквально ровесник моего отца. Двойной удар.

И что именно он восхвалял? Мое лицо.

Я ненавижу свое предательское тело за то, насколько возбужденной я чувствовала себя в тот момент, но это всего лишь естественная реакция, верно? Потому что я полноправная феминистка с карточками и кулаками. Последнее, что мне нужно для удовлетворения своей жизнью, — это одобрение мужчины.

Это просто было приятно. Это ничего не значит.

А тот факт, что стоять перед ним на коленях было утешительно, это просто укоренившееся женоненавистничество поколений. Спасибо, патриархат.

Обдумав ситуацию в своей голове, я пришла к выводу, что отец Бо принял меня за проститутку. Это единственное, что имеет смысл. И, судя по всему, ему нравятся покорные секс-работницы, что круто, я имею в виду, у каждого свои извращения, верно?

Так почему же я не могу перестать думать об этом? Почему мой мозг, кажется, думает, что в этом опыте есть что-то, за что стоит зацепиться? И зачем он потрудился оставить мне свой номер телефона?

— За расставание с Бо, — объявляет моя младшая сестра, поднимая последнюю ложку мороженого, как будто произносит тост.

— Софи! — Ругает ее моя мама.

— Все в порядке, — отвечаю я.

Затем я чокаюсь своей ложкой с ложкой сестры.

— Он мне совсем не подходил. Лучше быть одной, чем с кем-то, кто плохо к тебе относится.

За столом воцаряется тишина, и воспоминание о моем отце наполняет воздух, как неловкий туман.

Он ушел около полутора лет назад, потому что не мог избавиться от своего невежества.

Он не одобрял того, как живет моя сестра, и его собственная глупость стоила ему семьи. Но нам лучше без него, и я напоминаю об этом Софи так часто, как только могу.

Когда любовь становится ядовитой, это уже не любовь.

А потом я уходила и оставалась с Бо гораздо дольше, чем следовало, через три месяца после того, как я поймала его на измене, позволила ему говорить со мной свысока, заставила чувствовать себя дерьмово и подвергать сомнению все в себе.

Так что я точно не могу винить свою сестру за то, что она захотела поднять тост на расставание.