Но визиготы, наоборот, вдруг замедлили шаг. По вековой римской кладке впервые хлестнули команды на чужом языке. Начальник отряда, сверяясь с каким-то планом или списком, указал солдатам на несколько домов. Они рассыпались, занимая посты у дверей.

На виа Фламиния тем временем выезжали грузовые подводы, вьючные мулы, небольшой таран на колесах. Железный наконечник его был отлит в форме бараньей головы. Первая дверь не выдержала и десяти ударов бараньих рогов, рухнула внутрь.

Солдаты, прикрываясь щитами, вошли в дом.

Вскоре оттуда стали доноситься женские вопли и детский плач. Из дверей, над солдатскими шлемами, из рук в руки, потекли ковры, статуэтки, узорные светильники, украшения из бронзы и кости. Самую дорогую добычу относили к походному сундуку, стоявшему у ног командира, и казначей аккуратно вписывал в пергаментный реестр каждую золотую монету, каждую пару серег, каждый браслет.

Нет, не такого я ожидал. Слишком это напоминало обыденные конфискации, которые наши приставы проводили сотни раз по моим доносам. Правда, нам не было нужды выбивать дверь тараном. Зато волна страха от нас разливалась дальше и выше, погружала в немой ужас весь квартал.

Разочарованный, я побрел прочь.

Я принюхивался к запаху дыма, вслушивался в нарастающий шум. То ли чутье, то ли мои путеводные демоны вели меня наугад кривыми переулками, пока не вытолкнули неожиданно на площадь Траяна.

И здесь разноголосый пронзительный вопль ударил по моему больному уху. Какие-то люди в разодранной и окровавленной одежде в ужасе неслись через площадь. А за ними, рядом и в самой гуще их шныряли приземистые косматые чудовища, похожие на кабанов, научившихся каким-то чудом держать меч и щит.

— Гунны! Гунны! — вопила толпа.

Косматые воины, казалось, и сами не знали, куда и зачем они гонят безоружных людей. Кого-то они захлестывали арканом, кого-то валили на землю, с кого-то сдирали одежду.

Визжащую девчонку вырвали из рук матери и швырнули о мраморный цоколь императорской колонны. Толпа перекатывалась через площадь, оставляя позади тела затоптанных, задушенных, оглушенных.

Наконец-то долгожданная стрела сладкого ужаса пронзила мне грудь.

Я выскочил на площадь и смешался с воющим стадом. Мы неслись как полоумные, выплескивались в переулки, вовлекали в свое бегство других. Уже ни гуннов, ни визиготов не было видно вблизи, а толпа все катилась, как пущенные с горы камни. Стоны задавленных только разжигали наше упоение…

Помню выбитые двери какого-то дома, обломки мебели плавают в бассейне, и среди них две рабыни с воплями «крестить! крестить!» заталкивают под воду толстую матрону.

Помню горящую пустую повозку и двух рвущихся из упряжи лошадей.

Помню скользкие ступени винного погреба, давку в полумраке, вкус холодной струи в горле, пьяный хохот, обратно выбираемся по шевелящимся телам.

Помню мальчика, очаровательного мальчика, плачущего мальчика, испуганного кровью, текущей у него по щеке, бьющегося в моих руках, но все же успевающего укусить меня за губу в ответ на поцелуй.

Помню ораву красильщиков, с синими, зелеными, красными ногами, должно быть, выпрыгнули прямо из чанов, бегут громить красильню конкурента, тащат лестницы, лезут на стены, но вдруг с воем разбегаются, окаченные сверху кипящей водой.

Помню огромного алана, с каким-то мешком за плечами, он пританцовывает перед своими соплеменниками, хохоча принимает от них деньги и подарки, потом поворачивается спиной, подставляя им свою добычу, и я вижу, что это вовсе не мешок, а женщина с заброшенным на голову платьем, кровь и семя текут у нее между ног.

И, наконец, помню вечер этого дня, меня снова вынесло на площадь Траяна, и я вижу, как у подножия колонны отряд визиготов ведет цепочку связанных пленников. Я вглядываюсь в эти изодранные дорогие облачения, в потупившиеся властные лица и мысленно прикидываю за победителей: этот потянет тысяч на двадцать, этот еще больше, а вот за эту — чью-то любимую дочь-невесту-сестру — меньше ста тысяч выкупа просить просто глупо.

И мне хочется крикнуть во весь голос этой понурой толпе и их предкам, увековеченным на колонне, и на всех триумфальных арках, и на мраморных гробницах великого города Рима:

«Что, всесильные, — где ваша сила? Где ваша власть, всевластные? Где могущество всемогущих? Где полководцы, гордо побеждавшие варваров за Альпами, за Рейном, за Дунаем? Кого вы можете победить сами по себе, без союза с демонами? Демоны правят миром! Так научитесь поклоняться им и служить — тогда я, может быть, замолвлю за вас словечко. А не научитесь, не отстанете от своих алтарей да распятий — тогда пеняйте на себя!

Три дня грабили победители священный Рим. Никто не сможет подсчитать, сколько золота, серебра, драгоценностей и прочих богатств они увезли с собой. Только церкви были пощажены. Визиготы даже выставили у них караулы, чтобы не дать гуннам и прочим своим союзникам разорить христианские храмы. Многие богачи спаслись от смерти и плена, укрывшись в церквах.