Абдулла лежал в той же позе, в какой Жаккетта его оставила, и клацал зубами от холода.

Постелив одну дерюжку на землю, Жаккетта заставила нубийца перелечь, и прикрыла его второй дерюгой. Затем, для большего комфорта накинула на образовавшуюся дрожащую кучку грязного тряпья еще и роскошный алый бархатный покров с вышитыми вензелями и белыми единорогами рода де Монпезаc с графского гроба.

Постепенно Абдулла согрелся и, тяжело вздыхая, заснул.

Жаккетта подоткнула со всех сторон необычное покрывало, чтобы нубийцу было еще теплей, и пошла в часовню, где от души поблагодарила и Пресвятую Деву, и святую Агнессу за отличное руководство.

Дева Мария, молитвенно сложившая тонкие руки, и святая Агнесса, прижавшая к груди белого ягненка, ласково смотрели со своих высоких постаментов мраморными глазами на смешную толстушку, стоящую перед ними на коленях в лужице набежавшей с плаща воды.

Жаккетта думала, что после таких богатых на беготню событий всю ночь не сможет спать и будет мучится от боли в раненой ноге.

Ничего подобного! Во время бега по лестницам ступня утихла. И только Жаккетта донесла голову до подушки, как провалилась в глубокий сон, да такой крепкий, что утром Аньес с трудом ее разбудила.

Зевая во весь рот, Жаккетта спускалась к кухне и прикидывала, как бы, придя в сарай, погромче завизжать, изображая испуг. Да так, чтобы у всех, находящихся в роще, уши бы полопались! А главное, чтобы до печенок проняло Кривую Ногу!

И надо же – первым, кого она увидела, был господин Джекоб Смит собственной персоной.

Он, словно провинившийся школяр, с убитым видом сидел у стола, зажав мозолистые руки между коленями.

А над ним, как строгий учитель или безжалостный королевский судья, возвышалась чем-то очень довольная тетушка Франсуаза.

Сбоку примостился полусонный управляющий, комкающий в руках ночной колпак и периодически ошарашено моргающий редкими ресницами.

Из посудомоечного закутка выглядывали любопытные лица кухонной прислуги.

– Радуйся дочка! – скрестив руки на груди, возвестила тетушка Франсуаза. – Не придется теперь тебе дьяволу булки таскать!

– А чего? – Жаккетту удивило и встревожило раннее появление кузнеца в замке.

Тот открыл было рот, но тетушка Франсуаза убийственным взглядом пригвоздила его к скамье и ядовито пояснила:

– Погостил он у господина Жака, отъелся на нашей стряпне, да к другим дуракам в гости отправился! Правда, где он еще таких дурней найдет, чтобы булки ему корзинами таскали? Чай, в преисподней его так не ублажали, как здесь! А может, Жак, ты его чем обидел? Молился, иногда, Господу? Или на шабаши не ходил?

– Ну что ты несешь, Франсуаза?! – кузнец потерял весь свой гонор и тихим хриплым голосом оправдывался. – Никакой это не черт!.. То есть, я думал, что не черт, а он, на самом деле, черт, но я же не знал!

– Погодите, господин Смит! – управляющий запутался в чертях и нечертях. – Расскажите все по порядку, что там у Вас стряслось!

– Господин дю Пиллон привез мне сарацина черного, которого он у пиратов купил. Для важного дела привез, не просто так. Этот черный сидел в клетке, в сарае, и козел там сидел…

– И оба черные! – подхватил господин Шевро, вспомнив рассказ Жаккетты. – Ну и что?

– А то, что сегодня утром пошел я в сарай, а черный исчез! И козл в его клетке сидит! И обе клетки закрыты честь по чести, и замки целы!

– А ключи? – поинтересовался управляющий.

– И ключи на месте, в кузнице висят, как обычно…

– Да и зачем черту ключи?! – радостно подхватила тетушка Франсуаза. – Когда он сквозь стены только так сигает?! И нечего врать нам в глаза, отпираться, что, мол, не знал, не ведал! Кто Жаккетту этим чертом пугал?! Скажи, дочка!

– Да Вы же сами, господин кузнец, говорили, что черт у Вас домашний и заперт крепко? – охотно подлила масла в огонь Жаккетта. – Черный человек с булок растолстел, вот Вашему дьяволу и приглянулся… Тому, поди, надоело один папоротник жрать, вот он черного-то и слопал!

– Дуры вы темные! – на остатках былого гонора попытался огрызнуться кузнец.

Но доказательства его неправоты были налицо (сам же и рассказал), поэтому тетушка Франсуаза даже не обиделась, а с превосходством в голосе победно отчеканила:

– А коли мы дуры, чего приперся? Иди-ка, по добру, по здорову, мил человек, нечего нам лапшу на уши вешать! У нас черти из запертых клеток не сбегают!

На втоптанного в грязь кузнеца было страшно смотреть. Казалось, его сейчас хватит удар, или он разрыдается в голос.