Шрифт:
– Я сейчас хочу такое важное дело успеть! Представляешь, как будет красиво, если мои камеристки, лакей и кучер будут одеты в парадные платья моих цветов? – взахлеб рассказывала Жанна.
– Это будет великолепно! – охотно согласилась Рене. – Мало кто в наших местах может себе такое позволить. А какого фасона?
– Вот я уже несколько дней и думаю. Ну, лакею с кучером обыкновенный. Ми-парти не хочу. Говорят, при королевском дворе никто уже не носит, но это не важно. Главное – для камеристок подобрать. Я кое-что придумала: само платье темно-лазоревое, а камиза [34] под него тончайшего белого полотна. Лиф впереди шнурованный золоченым шнуром…
34
Камиза – нижняя рубашка
– А рукава какие?
Девушки даже остановились, обсуждая захватывающую тему.
– Наверное, разрезные вдоль. И удобно им будет, и красиво. Один большой разрез от плеча через локоть до кисти и по бокам от него в верхней части несколько маленьких, чтобы рубашка выглядывала. И тоже шнуром отделанные. Вот вырез горловины какой сделать?
– О! Сделай квадратный! Мы в Бордо ездили, для приданого тканей взять. Я там говорила с женой суконщика, а они недавно из Флоренции вернулись, так вот она говорит, что там все спереди поголовно носят квадратное декольте! Треугольных и в помине нет, только на спине и остались…
Сначала плавно-дугообразная бровь Жанны несколько приподнялась при упоминании Рене своего приданого (неужели и она рассчитывает выйти замуж в ближайшие пять лет?), но секунду спустя Жанна осознала всю важность сообщения.
– Что ты говоришь!!! Правда, квадратное? Я так и знала!.. А наши уцепились за свои треугольные, не отцепишь! Вот так всегда: все самое важное узнаю в последний момент! Приеду теперь в Ренн дура-дурой! Все платья с треугольными декольте!
Жанна в полном расстройстве опустилась на скамью.
– Да не расстраивайся ты так! Где Флоренция, а где Бретань? Там еще дольше, чем у нас, будут по старинке одеваться! Никто, наверное, о квадратных и не слышал, – утешала ее Рене. – Кое-что тебе Аньес прямо там перешьет, что-то закажешь – и все будет в порядке!..
Мимо них серой мышкой прошмыгнула Жаккетта, торопясь в склеп к голодному Абдулле.
– А ты куда?! – грозно остановила ее обозленная на весь мир Жанна.
Жаккетта замерла, нехотя развернулась, и изобразив подобие реверанса, сказала:
– Я иду в кладбищенскую часовню, госпожа Жанна! – предельно честно и правдиво глядя широко открытыми глазами в лицо своей хозяйки.
– А наша церковь тебя почему не устраивает? – нахмурилась та, чувствуя в словах служанки некий подвох.
– Так ведь там нету святой Агнессы?! – искренне удивилась Жаккетта.
– Как это нет? – вмешалась Рене.
– Да нету, и все! – возмущенная непонятливостью дам, Жаккетта насупилась, как бычок, и принялась объяснять:
– Тут, в часовне, она с барашком стоит на каменюке, а там нету. Я все обсмотрела – ни ее, ни барашка!
– В церкви все святые незримо присутствуют, даже если их статуй там нет! – попыталась объяснить Рене, но Жаккетта стояла на своем:
– Но тут-то она стоит. И барашек при ней! А там ее не видно, может она ушла куда по делам, или обедает?…
– Иди, куда шла! – рявкнула Жанна, схватившись за виски.
А когда обрадованная Жаккетта припустила по дорожке, Жанна, глядя ей вслед, простонала:
– Приеду к герцогскому двору в платье с немодным вырезом, да еще с этой неотесанной дурой в камеристках! Боже, за что мне это наказание?!
– Не говори так! – Рене сладко вспомнила, какой дивный «флорентийский каскад» был на ее голове в т о т день. – Зато руки золотые, а в паре с Аньес на нее никто и внимания не обратит. А почему она с узелком молиться пошла? Что она, барашка святой Агнессы кормит?
– Тогда уж нечистую силу кузнеца! – махнула рукой Жанна, поднимаясь со скамьи.
Она и не подозревала, как близко к истине была ее шутка.
Стоя у ограды кладбища, Жаккетта с тревогой ждала, что будет делать дальше госпожа Жанна. Убедившись, что девушки, метя шлейфами дорожку, удалились, она пошла в часовню и там хорошенько помолилась святой Агнессе, благодаря ее за отведение чуть не случившейся беды. Потом спустилась в склеп.
– Привет! – поздоровалась Жаккетта с нубийцем, завернутым, как в кокон, во все тот же многострадальный покров с гроба: от тесаных камней склепа тянуло холодный сыростью.
Стараниями хозяйственной Жаккетты мрачно – торжественный склеп превратился в довольно уютную холостяцкую берлогу на два спальных места, самое удобное из которых (по праву хозяина) занимал покойный граф.
– Здравствуй! Я тебя давно слышу. Ты был не один? – встревоженно спросил Абдулла.
Постепенно он смирился с навязанной ему ролью беглеца и начал питать слабенькую надежду на то, что эта странная девица с помощью девы Мариам, мамы пророка Исы, действительно сможет его спасти.