За бортом лютовал мороз, а обогревателя в машине не было. Ши Цзинтянь и его спутники так проголодались, что у них сводило желудок. Съёжившись от холода, они сидели в машине и пытались успокоиться, выражая свои чувства крепким нецензурным словцом. Чжао Хуалян, завернувшись в военную шинель, сказал:

– Толку-то от того, что мы ругаемся, лучше давайте проблему решим, как нам согреться да наесться.

Договорив, он повернулся, вытащил из-под заднего окна сумку, порылся там и отыскал жареную курицу, батон хлеба и несколько упаковок лапши быстрого приготовления, а затем нащупал и бутылку водки. Его грубые пальцы случайно задели струны гитары, и те беспорядочно зазвенели. Ши Цзинтянь вылез из машины, встал на снегу, потирая руки, топая ногами, поглядывая по сторонам и ругаясь:

– Мать твою, ну и снег, и вокруг вообще никого не видать! Машина сломалась посреди ничего и в такой холод, впереди ни деревни, позади тоже ничего нет. Где же нам сегодня ночевать?

Чжу Хунцзюнь тоже вылез из машины и помочился у обочины, отчего на снегу зажелтели лужицы разного размера, в мгновение ока покрывшиеся коркой льда.

– Не знаю, приедет ли механик из посёлка. Подождём.

Затем все трое вернулись в машину, взялись за водку и принялись отхлёбывать из неё по очереди, чтобы согреться. Куриные ножки были любимым лакомством Чжао Хуаляна. Ши Цзинтянь и Чжу Хунцзюнь хотели заполучить у него хоть по кусочку, но тот в один присест умял по половине каждой ножки, да ещё и забрызгал обе их своей слюной. Он со смехом поднял руки и помахал ножками в воздухе, демонстрируя своё нежелание делиться.

– Вот болван, – пробормотал Ши Цзинтянь. – И как прикажешь нам это есть?

Чжао Хуалян, как будто не расслышав, откинулся назад и преспокойно снова за курицу, запивая ее водкой.

Снег в темноте белел так, что ночь казалась днём. Не в силах оставаться в промерзшей машине, Ши Цзинтянь позвал с собой Чжао Хуаляна и Чжу Хунцзюня, и втроём они выбрались наружу, чтобы посреди снега отыскать немного отсыревшего хвороста. В десяти с лишним метрах от своего внедорожника они, потратив немало сил, развели костёр. Заплясали языки пламени, озарив снег вокруг алыми отсветами. Ши Цзинтянь, Чжао Хуалян и Чжу Хунцзюнь сидели вокруг костра ка корточках, подставляя огню руки, чтобы согреться. Затем Чжао Хуалян принёс из машины гитару и, снова присев у костра, принялся перебирать струны.

– Сегодня ночью спать не будем, – сказал он. – Я вам буду играть на гитаре, а вы пойте песни. Как вам такое?

Видя, что никто не откликается, он продолжил:

– Какая колоритная ночь-то! Там снег застилает всё небо, тут горит костёр, распаляя наши чувства, а мы, эдакие «цыгане», в песне выразим всю нашу отвагу, чтобы эту минуту запомнили и земля, и снег.

Ши Цзинтянь натянул на голову капюшон своего пуховика и сказал:

– Пой, пой, нельзя же волков не привлечь!

– Здесь не Тибет, не Цинхай, не Синьцзян и не Внутренняя Монголия, – сказал Чжу Хунцзюнь. – Волков тут не водится.

– Спою тогда «Сегодня ночью я без сна», – перебирая пальцами струны, сказал Чжао Хуалян. И тут же между небом и заснеженной землей разнесся его звучный голос.

Отсветы костра плясали на снегу. Ши Цзинтянь, Чжао Хуалян и Чжу Хунцзюнь ждали механика, поедая куриные ножки и напевая песни, невзирая на снегопад. Две кости от куриных ножек и ребрышек они уже выкинули в снежную мглу за своей спиной. Вдруг, в какую-то минуту, Ши Цзинтянь заметил, что позади них, по разным сторонам, сверкают странно бьющие по глазам зеленые огоньки. С юго-востока, юга и юго-запада отчётливо проступили очертания трёх свирепых голодных волков, вставших полукругом около костра. Они не бросались на людей лишь потому, что их пугал огонь. Временами они облизывали пасти и носы длинными языками и кружили по снегу, низко склонив головы и принюхиваясь, а временами – вскидывали головы и пристально взглядывали на трёх людей, сидевших вокруг костра. Волки переглядывались между собой. Они учуяли запах мяса, исходивший от куриных костей. Конечно, куда лучше было бы досыта наесться этими тремя людьми. Волки ждали, когда костёр потухнет и представится удобный случай для нападения.

Допев песню, Чжао Хуалян присел у костра на корточки. Он глубоко задумался, сжимая в руках гитару: вспомнил Лань Яньэр, свою жену, которая решила с ним развестись. Он постарался отогнать от себя эти мысли и, переминаясь с ноги на ногу, сказал:

– Давайте лучше в машину вернёмся. Слишком тут холодно.

Но Ши Цзинтянь крепко ухватился за полы одежды Чжао Хуаляна и Чжу Хунцзюня, жестами показывая, чтобы те обернулись назад. Казалось, ту минуту даже воздух сгустился.

– Три волка! – почти одновременно воскликнули Чжао Хуалян и Чжу Хунцзюнь. В их голосах слышались страх и дрожь.

– Скорее в машину! – коротко крикнул Ши Цзинтянь. – Волки на нас пялятся.

– Ой, мать! – в испуге вскричал Чжао Хуалян. – И, правда, волки волки. Бежим!

Они в панике втиснулись в машину и захлопнули двери. Чжао Хуалян зашвырнул гитару на заднее сидение и перевёл дух, думая, как хорошо, что Ши Цзинтянь так рано заметил волков, иначе все трое стали бы сегодня их пищей. Увидев, что люди забрались в машину, три волка с разных сторон быстро подскочили к костру и принялись кружить рядом с ним, обгладывая куриные кости. Разделавшись с костями и обнаружив, что ничего съедобного больше не осталось, волки устремились к машине, повертелись вокруг неё, а затем внезапно уселись перед машиной и, вскинув головы, завыли. По бескрайней снежной дали разнесся волчий вой, от которого кровь стыла в жилах.

Ши Цзинтянь взволнованно спросил:

– Сколько ещё в машине осталось куриных ножек?

Чжао Хуалян порылся в пакете и ответил, что есть ещё пять ножек. Ши Цзинтянь сказал ему, чтобы он открыл дверцу и бросил все ножки волкам. Чжао Хуалян обхватил пакет и пробормотал с неохотой:

– Все волкам бросим, а сами есть что будем?

Чжу Хунцзюнь обернулся и взволнованно спросил:

– Тебе жизнь дороже или куриные ножки? Не дадим волкам ножки – волки нас съедят. Послушаем нашего руководителя и бросим ножки волкам.