Суть его заключалась в следующем. В середине 1970-х годов на работу в японское посольство в Москве приехал 1-й секретарь Мори. Он не являлся кадровым дипломатом, а был прикомандирован к посольству от одного японского ведомства. Очень скоро нам стало известно, что Мори совершенно не похож на чопорных и осторожных японских дипломатов, которые своим предупредительным поведением почти не давали повода рассчитывать на проведение каких-то мероприятий.

Мори же допускал такие отступления в своем личном поведении, которые позволяли надеяться на перспективность проведения по нему вербовочных мероприятий. Будучи семьянином с солидным стажем, Мори, однако, ударился в любовные похождения. Причем своих пассий выбирал среди замужних женщин, но быстро их менял.

И все-таки одной из них, назовем ее Надежда, матери двоих детей и жене благополучного мужа, преуспевающего советского чиновника, удалось обворожить любвеобильного японца и надолго привязать к себе.

После соответствующей проверки оперативный работник с санкции руководства встретился с Надеждой, которая поняла, что ей незачем скрывать от КГБ свою связь с японцем, поэтому она чистосердечно обо всем рассказала. Профилактировать и стыдить ее за супружескую неверность не стали, но и не запретили встречаться с японцем.

Мори сНадеждой встречались в обеденный перерыв на бронированной квартире находившейся за границей ее родственницы. Надежда, характеризуя Мори, выразила свое мнение, что внешне он не очень опасается каких-либо неприятностей из-за своих похождений, что не должно было не насторожить оперативного работника.

То ли по этой причине, то ли из желания побольше накопить информации о японце, но Газизов, который, как начальник отделения, стал играть в деле главную роль, настоял на проведении дополнительных мероприятий, с помощью которых можно было бы контролировать разговоры Надежды с Мори и получить компрометирующие японца материалы и при случае шантажировать его. Организация получения таких материалов требует немалого времени и солидных материальных расходов. А контроль разговоров — вообще бессмыслица, ибо японец не знал русского языка, а Надежда — ни одного иностранного. Записали бы только сексуальное мычание или визги, которые на всех языках одинаковые.

Что касается этого мероприятия и его использования в оперативной практике, то хотелось бы сделать отступление от основной темы рассказа, ибо на страницах российской печати не раз писали об этом. Я убежден, что использовать в вербовочной работе фотографии для шантажа — дело негодное, даже в 1930-е годы не всегда срабатывало. Да и как можно было бы затем говорить с человеком, которого заловили на любовном деле?

В оперативной деятельности нередко подводит стремление получить по делу всеобъемлющую информацию. Однако я придерживался правила, что вряд ли она нужна и пригодится ли для принятия какого-то конкретного решения.

Возьмите Японию — после войны ее правительство принимало в основном разумные решения, опираясь на минимум разведывательной информации, не гналось за всеобъемлющей информацией.

А вот вам другой пример. Тот же Горбачев похвалялся, что он знает даже, что о нем говорит народ в троллейбусах в Москве. Да, он обладал огромной разведывательной информацией. А толк какой? Раз не дал Боженька ума, а предки разума — считай пропало. Только полный идиот мог развалить такое государство при таком обилии информации. Это примеры из большой политики.

То же происходило и в оперативной жизни. Если оперативный работник со сдвигом, то ему никакая информация не поможет. А другому и маленькая зацепка может сгодиться.

Поэтому я считал, что стремление к получению всеобъемлющей информации играет огромную роль при выявлении и разоблачение шпиона, но не всегда является главным в вербовочной работе. Вот так получилось и в данном мероприятии — как только квартира для свиданий была соответствующим образом оборудована, оказалось, что любовники ее покинули, так как родственница Надежды возвратилась из-за границы. Что было делать? Оборудовать новую квартиру не было времени. Да и ситуация по делу в корне изменилась.

За несколько дней до отъезда из Москвы в связи с окончанием командировки Мори вдруг настойчиво стал добиваться, чтобы Надежда свела его с оперативным работником. Начитавшийся о проказах КГБ японец никак не мог поверить, что им так никто и не поинтересовался, хотя он вел разгульный образ жизни.

Такое откровенное желание Мори установить контакт с КГБ, казалось, должно было бы насторожить оперативного работника. Но стремление приобрести агента-иностранца таким легким путем отодвинуло на второй план вопросы, которые могли бы говорить об искренности японца. В частности, при принятии решения идти на вербовку Мори (а санкционировал такое важное мероприятие Ю.В. Андропов) совсем не отразили один нюанс — то, что японец несколько дней сопровождал находившегося в Москве одного из руководителей Главного полицейского управления Японии и держал себя с ним предельно предупредительно, как подчиненный с начальником.