— Если Фарнабаза не заткнуть, — буркнул Селевк, — парень мигом всем станет нужен.

— Не заткнёшь уже, — сказал Птолемей, — если Менкауру не ввели в заблуждение. Всякий игрок мечтает иметь хитрую кость со свинцом на нужной грани.

— Тогда мальчика следует привезти сюда, — предложил Менелай.

— Предъявить всем и увенчать на царство со слезами радости на глазах? — спросил Селевк, — а ведь твой брат первым выступил тогда против предложения Неарха и Египет он себе так горячо выбивал не для того, чтобы…

— Хватит, Селевк, — Птолемей хлопнул ладонью по столу, — я ещё ничего не решил. С этим следует переспать. Ещё подумать.

— Ну, думай, — сказал Селевк и встал из-за стола.

— Антенора, конечно, следует щедро наградить, — Менелай тоже поднялся, — хотя он ничего и не просил.

— Само собой, — кивнул Птолемей.

Ефипп, Менелай и Селевк двинулись к выходу. Птолемей подошёл к краю террасы. Остановился и сложил руки на груди. Младший Лагид пропустил архиграмматика с Селевком вперёд и задержался у двери.

— Насчёт того завещания… Ты ведь, брат, что-то недоговариваешь.

— Я обещал кое-что, — сказал Птолемей, не оборачиваясь, — кое-кому…

Сидон

Стратег-автократор Азии собирался переночевать во дворце Абдалонима в последний раз, дабы назавтра выступить к Тиру, который уже осадили его войска во главе с Деметрием. В городе оставался Неарх — руководить постройкой флота.

В общем, всё шло, как нельзя лучше, если не считать конфликта с одной из артелей лучших мастеров, лично приглашённых критянином с Кипра. Чего-то на них взъярился Ономарх, из-за каких-то египетских шпионов. Неарх заступился за своих людей. Оба друг на друга долго орали здесь, в царском фронтестерионе, отчего у Антигона разболелась голова. Он нарычал на них и выгнал. Мастеров трогать не позволил. мастера нужны. Нужен флот. Позарез. Лагид господствует на море, пора с этим кончать.

Царский фронтестерион. Царский… Хорошо звучит. А уж диадема-то как хороша. Антигон лично выбрал её в Сузах, в сокровищнице Ахеменидов. Но пока не время. Сначала следует разобраться с Лагидом.

Ономарх после ссоры с Неархом какое-то время бегал по городу, что-то вынюхивал. Нашёл. Доложил — прямо здесь, во дворце враг затаился. Хитёр Лагид, ох, хитёр. Сидит себе в Египте, паук, за паутину дёргает, а паутина вон куда, до Сидона тянется. А может и дальше.

В дверь, вырезанную из драгоценного кедра, постучали.

— Входи! — приказал Антигон.

Он никого не ждал. В столь поздний час беспокоить его дозволялось лишь сыну, но тот сейчас под Тиром. И ещё Ономарху. Другой бы не посмел беспокоить, да и стража бы не допустила.

Антигон знал, кто там сейчас за дверью, но иной раз сердце всё же сжималось — а ну как убийца? Сколько раз он их к Эвмену подсылал, а кардиец в ответ ни разу. Вот только покоя это почему-то не добавляло, как раз наоборот. Давно уже нет Эвмена, а беспокойство всё больше и больше…

Стратег-автократор доверял только Деметрию. И Ономарху? Нет, только Деметрию.

За спиной возникла тень. Вот и он, верный пёс, лёгок на помине.

— Ну что? Он заговорил? Тебе удалось что-то узнать?

— Да, — медленно ответил Ономарх, — я кое-что узнал.

Глава 11. Надлом

Сидон

В глубоких ямах, внутри опок, собранных из досок и глины, смешанной с песком, медленно остывала бронза, принявшая форму корабельных таранов, каждый длиной в два человеческих роста. Некоторые ящики уже разобрали, разломали глину, и теперь Багавир, Сахра и несколько их помощников, покрытые потом и копотью, сами под стать бронзовым статуям, очищали бивни триер от окалины, спиливали литники.

В неорионах, корабельных сараях, расположенных неподалёку, тоже кипела работа. Там визжали пилы, стучали топоры. Артель Аполлодора царила здесь безраздельно. Под руководством его людей сидонские мастера корабельных дел, приезжие киликийцы и родосцы создавали флот, который мощью своей должен был превзойти все, прежде ходившее по морям Ойкумены.

Молодой Иероним стоял возле изогнутой рыбьим хвостом кормы одного из гигантов. Он смотрел, как рабочие медными гвоздями прибивали к проконопаченному днищу корабля свинцовые листы. В руках держал табличку-дельту со стилом. Записывал наблюдения. Книгу он у нас пишет, служитель Клио. Антигон этому начинанию покровительствует. У царя Александра выдающиеся мужи записывали путевые наблюдения, Каллисфен, например, племянник Аристотеля. Правда тот наблюдал много лишнего и неумно свои наблюдения выкладывал в присутствии царя, отчего закончил жизнь в цепях, в клетке со вшами. Иероним рассчитывал на более благодарного читателя, каковым почитал Антигона. А между тем, стоило бы ему задуматься о судьбе хиосца Феокрита, острого на язык софиста, которого Одноглазый убил за шутки о мясниках циклопах, жрущих своих жертв сырыми. Другой борзописец, сочинявший историю на безопасном удалении, писал, будто «Антигон, сын Филиппа, кривой на один глаз, некогда жил трудом собственных рук». Тут упоминалось увечье, которого Антигон стыдился, но куда сильнее приводил стратега-автократора в бешенство тонкий намёк, будто он «пролез из грязи в князи».

— Вот ты где, — приметил его Неарх, вошедший на верфь, — я тебя потерял.

— Скажи, Неарх, — спросил Иероним, — а зачем свинец?

— Такую защиту придумал афинянин Фемистокл, чтобы как можно сильнее испортить пир червяку-древоточцу. Правда, на военные корабли их стали ставить только через сто лет. Ну, или чуть пораньше. Для защиты от чужого тарана. Во время Пелопоннесской войны коринфяне защищали свои триеры просто дополнительными досками.

— Помогло?

Неарх усмехнулся.