Шрифт:
— Сопровождаю Антенора, — процедил Менкаура, — чтобы не заблудился в Та-Кемт. Вдруг не в ту сторону пойдёт.
— Это понятно. А зачем?
— Речь о наследнике Величайшего, коему я служу, — сказал Хранитель, совсем набычившись.
— Понятно, — Птолемей, казалось, потерял к египтянину интерес.
— Есть ещё кое-что, — сказал Ефипп, — это уже сообщил достойнейший Хранитель.
— Что? — спросил Селевк.
— На Родосе распространяется слух, будто Геракл жив.
— Та-ак, — протянул Селевк, — а вот это с чего бы вдруг? Какое интересное совпадение.
— Это не совпадение, — пояснил Ефипп, — Аристомен встречался с Фарнабазом. Я думаю, это Фарнабаз начал распространять слух.
— Фарнабаз… — Птолемей почесал бороду, — стало быть и он не сгинул. Хочет, чтобы тайна всё-таки выплыла наружу. Что ж, его интерес тут понятен.
— Что будем делать? — задал главный вопрос Менелай.
— Будем думать, — сказал Птолемей.
Он повернулся к Антенору.
— Полиперхонт поддерживал царский дом, пока было кого, и назначил Эвмена стратегом Азии. Почему ты не поехал к нему? Тем самым ты продолжил бы дело Эвмена.
— Наверное по той же причине, по которой Эвмен не открыл Полиперхонту и Олимпиаде местонахождение мальчика. Хотя царица-мать в каждом письме умоляла его открыть тайну, — ответил Антенор, — не верил им до конца Эвмен. А мне нет причин не доверять чутью Эвмена.
— Ясно, — кивнул Птолемей, — что ж, благодарю тебя за службу нашему великому царю, гетайр Антенор, сын Эпикрата. Я всегда знал, что ты надёжен, как скала и верен. Когда мне донесли про Гермолая, у меня и тени мысли не возникло пристегнуть тебя к тому делу.
— Спасибо, — поблагодарил Антенор, — зато у царя возникла…
— Царь да, не верил никому, — кивнул Птолемей, — ладно, теперь оставьте нас. Следует всё это обсудить.
— Рановато отпускаешь его, — прошипел Менкаура.
— Почему? — спросил Менелай.
Хранитель повернулся к Антенору.
— Ты ведь умолчал кое-что. Мне не всё рассказал и им тоже.
— И что же, по-твоему, я умолчал? — насмешливо спросил Антенор.
— Не верю я, — сказал Менкаура, — что такой умный и хитрый человек, как Эвмен, достойнейший из достойных, не обезопасил наследника Величайшего, да живёт он вечно, неким словом или тайным знаком, по которому можно было бы отличить друга от врага.
— И верно, — согласился Селевк.
Все взгляды обратились к Антенору. Тот хмыкнул, помедлил, поочерёдно посмотрел на каждого из присутствующих, будто что-то оценивал, сунул пальцы за пояс и извлёк сломанную монету, симболлон.
— Барсина поверит только тому, кто предъявит это.
Птолемей принял симболлон. Помолчал немного, посмотрел на Ефиппа и сказал:
— Распорядись, чтобы наших гостей разместили, как подобает людям высокопоставленным.
Ефипп кивнул. Прошёл к двери, выглянул за неё и крикнул:
— Дамасий?
Послышались шаги. Архиграмматик вышел, до ушей присутствующих долетел его приглушённый голос, отдававший распоряжения. Затем Ефипп вернулся и жестом пригласил Антенора и Менкауру проследовать за его помощником, молодым служкой.
Выходя, Антенор вполголоса сказал Хранителю:
— А ты опасный человек, почтеннейший.
— Да, — согласился Менкаура, — не попадайся.
В комнате осталось четверо. Птолемей пригласил архиграмматика приблизиться к столу.
— И что думаете об этом? — спросил сатрап.
— Антигон нахапал слишком много, — мрачно сказал Селевк, — я не понимаю, почему он сразу не назвал себя царём после того, как умер Арридей. Чего ждёт-то?
— Есть сведения, — сказал Ефипп, — что послы Набатеи уже обращались к нему, как к царю.
— Да наплевать на варваров, — отмахнулся Селевк, — им богами предназначено прислуживать нам. А вот сам-то он чего ждёт?
— Видать диадема без одного самоцвета не блестит, — сказал Птолемей и обвёл рукой кругом, — без вот этого.
— Разберётся с нами и наденет венец, — согласился Менелай.
— Как будто мы ему мешаем. — буркнул Селевк.
— Пока мешаем. — сказал Птолемей.
— Что делать с мальчиком? — спросил Менелай.
— Может, того? — Селевк провёл ладонью по горлу.
Птолемей сел за стол, опёрся о столешницу локтями и запустил пальцы в бороду.
— Антигону мальчик точно помешает, — уверенно заявил сатрап, — и он попытался бы его убрать. Вопрос, полезен ли парень нам?
— А может, ну его? — осторожно сказал Менелай, — до него восемь лет никому не было дела.