– Иди куда шел, а то и тебе кишки выпустим! – один из длиннобородых вытащил из-за широкого пояса кривой кинжал и перебрасывая его из руки в руку сделал шаг в сторону Германа. Гортанный говор выдавал в нем горца.

– Не опозорим “многоглазых”, – сквозь зубы проговорил Герман, медленно вытаскивая свой нож из ножен. Мельком глянув на Фемела, он увидел, что тот уже стоит в боевой стойке с ножом в руке.

Несмотря на численное превосходство, горцы замахали руками, загалдели, оттащили своего вооруженного товарища к стене дома, около которого они разделывали овцу, и убрали овечьи кишки с дороги.

– Благодарю вас, сограждане. Благодарю вас! – Герман прижал левую руку к груди и отвесил поклон. Спрятав оружие, он и Фемел отправились дальше.

– И эти дикие животные тоже ромеи, такие же, как и мы, мой дорогой друг, – сказал Герман освещая путь факелом.

Невдалеке плясали серые тени, выворачивали ноги, взмахивали руками, хрипло выдыхали невнятные звуки из черных раззявленных ртов.

– Ааа… бей… падаль… на… сука…ааа… на… – плясали тени на перекрестке трех улиц, кружа хоровод.

– Покой и порядок! – Герман громко выкрикнул обычный для мирной жизни призыв-напоминание ночной стражи, совершавшей обход города в ночное время. После наплыва беженцев ночная стража в город не выходила.

Серые тени остановили танец и быстро растворились во тьме кривой узкой улицы.

– Так мы и до утра не доберемся. Над кем это они кружили? Посмотри, – приказал Герман Фемелу.

– Это женщина, – ответил Фемел склонившись над лежащим на земле телом. – Закрывала голову руками, но помогло это мало. Лицо в крови и синяках, и скоро так распухнет, что родная мать не узнает.

– Жива?

– Кажется да… – Фемел перевернул женщину на спину и приложил ухо к ее груди. – Жива. Дышит. Оставим ее здесь?

– До утра она может не дожить, да и эти могут вернуться. Давай подхватим под руки и дотащим до башни у Бронзовых ворот, а там кликнем лекаря и… Ладно, не будем терять время. Взяли!

– Нет, – сказал Фемел, – вы держите факел, тащить вдвоем будет неудобно. Лучше я взвалю ее себе на плечи. Быстрее будет.

– Как хочешь. Нужно быстрее выбираться из этих закоулков, похожих на разбойничий притон или вражеский лагерь. Того и гляди пырнут ножом исподтишка. До Средней улицы рукой подать.

– Да, до нее не далеко, – ответил Фемел с натугой взвалив себе на плечи бесчувственное тело женщины. – Тяжелая и какая-то… костлявая. У нее под туникой доспехи, что ли!?

– Потом поговорим, Фемел. Пошли.

Пройдя шагов триста Фемел остановился перевести дух и аккуратно спустил женщину на землю.

– В сознанье не пришла? – спросил Герман.

– Нет. И дышит как-то хрипло. Не знаю, долго ли она протянет.

– Где-то здесь, недалеко, живет лекарь. Смотри, над той дверью пучок сушеных трав.

– Над какой дверью? – спросил Фемел.

– На той стороне улицы, – ответил Герман. Сейчас… – он перешел улицу и осветил деревянную дверь, обитую железом. Над закрытым квадратным смотровым окошком был закреплен небольшой пучок высохших полевых цветов.

– Откройте! Нужна помощь! Откройте! – Герман колотил в дверь свободной рукой. – Если не откроете, я сорву дверь с петель! – угроза была пустой, массивная дубовая дверь, обитая железом, могла выдержать и удары тарана.

Спустя продолжительное время дверца смотрового окошка открылась, и из него высунулся блестящий кончик арбалетной стрелы.

– Я лекарь Афинодор из Харакса и, клянусь седой кудрявой бородой великого Гиппократа, мраморный бюст которого стоит у меня в смотровой, эта стрела пробьет твой головной мозг, в наличии которого у тебя я сомневаюсь, и ты умрешь почти мгновенно. Вместо того, чтобы будить меня, лекаря Афинодора из славного города Харакса, а также и моих соседей, иди и утопись в реке Ликос, и пусть твое тело всплывет в Элевтерийской гавани, а потом снова уйдет на дно, чтобы быть съеденным крабами и донными рыбами. Я почти не покидаю больницу, в которой, не смыкая глаз, лечу больных, убогих и увечных, а таковых сейчас великое множество, и, как только мне выпала свободная минутка для того, чтобы сомкнуть уставшие глаза в собственной постели, как сразу же какой-то недоумок начинает стучать в дверь и орать дурным голосом. Что тебе от…

– Нужна срочная помощь! Женщина умирает! – перебил лекаря Герман.

– Какая еще женщина? Я вижу здесь только тебя, и должен заметить, что ты мне очень не нравишься! И дверь я тебе не открою, пока не взойдет солнце! Убирайся, пока цел!

– Хорошо, я сейчас уйду, но тело несчастной, которая не дождалась твоей помощи, я положу на пороге, и пусть все соседи, о покое которых ты беспокоишься, увидят, как жестокосерден лекарь Афинодор из Харакса.

За дверью воцарилось минутное молчание.