Он заржал, сопровождающие солдаты тоже.

Вмешался Леша:

– Товарищ майор, разрешите доложить. Одного и того же. Она мне жена. Мы домой едем.

Он показал кольцо на пальце.

Майор помрачнел:

– Учись, младший лейтенант, у солдата как докладывать. А то погоны наденут… Ты бы, солдат, с ней строевой подготовкой подзанялся.

– Не надо с ней так, – начал заступаться за маму Леша. – Она беременна.

– Беременна? – Майор подобрел. – Я тебе, солдат, завидую. Жена у тебя молодая, красивая. Сколько осталось служить?

– Два месяца.

– Они быстро пройдут. Ладно. Живите дружно.

Он вернул маме удостоверение и со словами «Желаю вам счастья» отдал им честь, лихо повернулся, и они ушли.

Но неприятности в тот день этим не ограничились.

Мама никак не могла прийти в себя от пережитого. В автобусе она плюхнулась на сидение и уткнулась в окошко. Леша сел рядом, начал ее утешать, пока не заметил проходившего мимо полковника. Он хотел встать, но полковник его остановил.

– Сиди, солдат, успокаивай свою мать. Ей поддержка нужна.

Всю оставшуюся дорогу Леша хохотал. А мама, придя домой, посмотрела на себя в зеркало и задумчиво произнесла:

– Форма старит.

Утром 31 июля ребят собрали в штабе. Девчонки ходили по комнатам, гадали, зачем.

Первым появился Леша. Он небрежно вошел в комнату, как будто случайно толкнул задом двух девчонок, подошел к маме и начал снимать с нее китель. Она осталась в одном бюстгальтере. Смотрела на него и не знала, что думать.

Девчонки весело загалдели:

– Это безобразие. Оскорбление офицера методом насильственного раздевания.

– Он и нас начнет раздевать. Отправь его немедленно не гауптвахту. Только лучше сначала пускай разденет, а на гауптвахту потом.

Мама даже испугалась, не собирается ли он начать играть с ней в куклы. А он, не говоря ни слова, повернул ее и шлепнул по заду.

Девчонки завизжали:

– Он еще и избивать нас начал. Смирно, рядовой. Мы тебя сейчас.

– Ничего вы уже не можете. Вы для меня теперь нуль. Меня демобилизовали. Всех нас демобилизовали. С сегодняшнего дня. Остальные ребята в казарме забирают вещи. А у меня в казарме вещей нет.

Он победно осмотрел восхищенных девчонок:

– Лилька, я пойду домой. И все ваши погоны… – Он высунул язык.

Потом он осторожно надел на маму китель:

– Я в военкомат, сдавать документы. В час за тобой приеду. А вам, девчонки… Отпились нашей кровушки. А по совести, большое вам спасибо. Большое, большое.

Демобилизовали ребят на месяц раньше не по каким-либо мудрым соображениям, а просто потому, что для размещения нового набора требовался капитальный ремонт казарм и подсобных помещений. И их досрочно демобилизовали «как отлично выполнивших ответственное задание командования».

Что касается «фактора неожиданности», то это, по-видимому, объяснялась тем, что начальство сообразило: длительное прощание превратит лабораторный корпус в портовый публичный дом накануне отплытия корабля.

В час дня Леша ждал маму у проходной. В штатском с букетом белых пионов.

– Смешно, – сказал он, вручая цветы, – меня внутрь не пустили. Еще вчера бегал как щенок и ждал, пока ты меня выведешь, а сегодня меня уже не пустили.

– И хорошо, – прокомментировала мама.

Леша осмотрел ее и важно изрек:

– Теперь ты можешь ездить в форме. Со мной. Я тебя в обиду не дам.

И началась новая жизнь.

Через неделю все девчонки ушли в отпуск. В сентябре Леша вернулся в институт.

А в декабре у них родилась дочка. Я. Назвали в честь бабушки Верой. Потому как зачали меня в тот памятный день.

К радости девчонок новое пополнение набирать не стали. Девчонки продолжали работать в тех же лабораториях. Через месяц к ним добавили еще двенадцать выпускниц их института.

Мама работала, ухаживала за дочкой, готовила, стирала. Жалование ее было ровно в шесть раз больше, чем папина стипендия. Через год мама получила вторую звездочку и жалование увеличилось. Еще через год папа защитил диплом и начал работать в НИИ. Теперь его зарплата была всего в два с половиной раза меньше маминой.

С диссертацией дела у него шли туго. Найти нужную тему он не мог, бросался с одной темы на другую. Но главное было не в этом. После армии, по словам тех, кто знал его раньше, он изменился, стал каким-то блеклым. Его находили талантливым, но не инициативным. Придумать что-то свое получалось, но добиться того, чтобы ему поручили довести это «свое» до конца, не мог. Да и не хотел. «Все равно, правды не добьешься», – объяснял он маме.