Шрифт:
– Говори.
– Ты не могла бы сопроводить меня в город? Ненадолго, мы скоро вернемся. Правда, ненадолго. Я от тебя не буду отходить. Никуда. Ты согласишься?
Ну, дурак! Согласится ли она!
– Конечно. Прямо сейчас?
В рабочее время отлучаться из лабораторного корпуса было запрещено.
– Меня вызвали в штаб. Сказали, что заболела мать и чтобы я взял кого-нибудь из младших офицеров и поехал домой. Я подумал о тебе. Я сказал, что, может быть, младший лейтенант Быстрова согласится. Мне надо было заранее с тобой поговорить?
– Правильно сделал, что сказал. Поехали.
– Я не знаю, что надо теперь делать. Меня ни разу не выводили.
– Не сопровождали, – поправила мама. – Не волнуйся. Все будет в порядке. Пошли.
Спустились в дежурную часть. Мама гордо сказала часовому:
– Этот со мной.
Их выпустили, и они пошли к трамвайной остановке.
Леша растерянно озирался по сторонам. Был легкий мороз, ярко светило солнце. Все выглядело весело и нарядно. Остановились у остановки.
– Лиля, ты мне расскажи, как надо себя вести. Я правда не знаю. Я первый раз. За два с половиной года. Поездка на губу не в счет, я ничего не соображал. А сейчас я как-то даже растерялся. Что мне надо делать?
– Иди и ни о чем не думай. Я все время смотрю по сторонам. Если попадется навстречу офицер, я скажу тебе, чтобы ты отдал честь.
Подошел трамвай.
– Я возьму билеты, – сказала мама.
– При мне еще были кондукторы. Мне рассказывали, что теперь без кондукторов. Научи меня, как теперь надо.
Мама дала ему два трояка, показала, куда их нужно опускать, где отрывать билеты. Он опустил их в нужное место, оторвал билеты.
– Просто?
– Просто.
В салоне никого не было, но мама отвела его в тамбур. Он смотрел в окно.
– Лиля, – он заволновался, увидев на остановке офицера. – Я должен отдавать им честь в трамвае?
– Нет, не надо. Только на улице.
– А если придерется?
– Если придерется? Тогда я начну вопить, что он меня за сиську схватил. Буду орать: «Если я с солдатом, то меня и за сиську можно?» Знаешь, как народ к солдатам относится. Он либо сбежит, либо народ на него кинется и сбежим мы.
– Ты правда так поступишь?
– Да.
– Спасибо.
Мать мне говорила, что тогда чуть не разревелась.
Жил Леша на Песчаной. У его матери была однокомнатная квартире в пятиэтажке.
Она действительно была очень больна. Лешу не видела почти два с половиной года и не то, чтобы обрадовалась, а скорее удивилась:
– Ты что, его подружка? – спросила она маму.
– Да, Вера Васильевна. Мы вместе работаем.
– А почему ты офицер, а мой – солдат?
Мама стала объяснять, но та особо не вникала:
– Поняла, ты хорошо работаешь, а мой лоботряс.
– Да все наоборот.
Пришел доктор. Долго осматривал. Потом отозвал в сторону мою маму. Очевидно, счел, что разговаривать надо с ней.
– Сердечко пошаливает. И очень. Я ей кое-что выпишу. А если станет хуже, звоните. Может быть, придется госпитализировать.
Мама взяла рецепты, побежала в аптеку. По дороге заскочила в магазин. Она уже проверила, что холодильник пуст.
Вернувшись, она дала Вере Васильевне лекарства, почистила картошку, накормила семью. Больная ела молча. Потом заснула.
Мама и Леша сели на диван.
– У тебя тоже плохое сердце. Ты должен себя беречь.
– Почему это? – удивился Леша.
– А там… когда тебя на гауптвахту.
И потом добавила:
– По моей вине.
– Почему по твоей?
– Ты убежал, чтобы меня не видеть.
– С чего ты взяла? Убежал и все. Ты ни при чем.
– Ладно. Но приступ у тебя был.
– Не было никакого приступа. Хочешь, я тебе расскажу? Я очень не хотел на губу.
– Я понимаю. Я очень переживала, а уж как, наверное, ты.
– Ну и взял с собой пачку таблеток пирамидона и пачку анальгина.
– И? – ужаснулась мама.
– Попросил Ленку остановиться, вышел на улицу, выпил обе пачки и запил водой.
Так вот зачем он пил тогда воду.
– Ты хотел кончить с собой?
– Нет. Просто хотел показаться больным. Мне рассказывали, что так получается.
– Дураки рассказывали.
– Ленка сдала меня в комендатуре и там меня послали в санпропускник. По дороге меня стало тошнить. И вырвало. Перед санпропускником надо пройти врача. Когда врачиха меня послушала, сказала: пусть идет помирать в свою часть, нам покойники не нужны.