Она была еще не совсем зла, но я видел ее тень, и это было достаточно плохо.

Как будто она должна была смотреть на меня так. Когда это я ходил за ней по пятам и огрызался за то, что беспокоился о ней.

И я за нее волновался.

— Хватит нести чушь, — сказал я. Но слова прозвучали мягко, так мягко, как я и предполагал. — Расскажи мне, что случилось.

— Я думала, Орайя тебе уже сказала.

Орайя не сказала мне, почему ты избегаешь меня уже неделю, — хотел сказать я. Она не сказала мне, почему тебя поместили в эту комнату, а не в подземелья. Она не сказала мне, почему ты выглядишь такой разбитой.

— Орайя рассказала мне о мертвом принце, — ответил я. — Мне на него наплевать. Я спрашиваю о тебе.

Мише перестала идти, затем обернулась. Злость исчезла с ее лица, оставив после себя что-то детское и противоречивое, что так напомнило мне, как она выглядела, когда я впервые нашел ее, что у меня физически защемило в груди.

— Она тебе не сказала?

— Нужно ли мне сейчас говорить с Орайей, чтобы узнать, что происходит в твоей голове?

Мише не ответила. Вместо этого она прислонилась к стене, сползла по ней и уселась на груду камней, положив голову на руки.

Чувство вины возникло сразу.

Я сел рядом с ней, камни были так низко к земле, что в итоге я нелепо согнулся. Я заглянул ей в лицо между прядями медовых волос.

— Мише, — пробормотал я. — Я…

— Это был он.

Три слова вырвались на одном дыхании. Так быстро они пронеслись вместе, что мне потребовалась минута, чтобы распутать их.

— Он, — повторил я.

Она подняла голову, посмотрела на меня большими глазами, полными ярости и слез, и я все понял.

Все мои разочарования исчезли. Все эмоции, все мысли, все ощущения исчезли, кроме всепоглощающей ярости.

— Он? — повторил я.

Она кивнула.

В моем сознании возник образ Тенерожденного принца. Тенерожденный принц, которого я пригласил в свой замок. Я разговаривал с ним. Смеялся с ним. Кормил его чертовыми деликатесами.

А потом это воспоминание сменилось другим. Мише, какой я нашел ее все эти годы назад. Бледная, худая, обожженная солнцем, с рвотными корками на губах, брошенная в грязь, как выброшенная игрушка.

Когда ее лихорадило, она снова и снова повторяла:

— Что происходит? Что происходит?

Она была так чертовски молода. Практически ребенок. И она была так напугана.

Это было очень давно.

Но я никогда не забывал об этом. Не совсем. Я до сих пор иногда видел ту ее версию, хотя и понимал, что ей было бы неприятно, если бы она об этом узнала. Я видел ее в ночь нападения на Лунный дворец, когда я поднял ее с пола среди Ночного огня. Я видел это каждый раз, когда мельком видел шрамы от ожогов на ее руках. И я увидел это сейчас.

И этот мужчина, этот гребаный монстр, сделал это с ней.

Я улыбался этому уроду.

— Не надо было его убивать, — говорила Мише, хотя я был в такой ярости, что почти не слышал ее. — Это было неосмотрительно, я…

— Что, черт возьми, значит, не надо было его убивать? — Мои кулаки были сжаты так сильно, что тряслись. Наверное, я выглядел нелепо, сгорбившись на этом дурацком маленьком камне и трясясь как сумасшедший. — Я бы сказал, что должен был убить его, но я рад, что это сделала именно ты.

Она опустила глаза, уставившись в землю.

— Я просто сорвалась.

— Почему ты мне не сказала? Как только он вошел в зал, Мише, я…

— Я не знала, — слабо сказала она. — Я не знала, кто он такой. Пока не увидела его лицо. — Она вздрогнула. — Я часто думала о том, как бы мне встретиться с ним снова. Но я боялась, что не смогу вспомнить. Все было нечетко. Мне было так плохо.

Я хорошо это помнил. В тот первый год, после того как Мише пришла в себя, у нее был сильный страх, вызванный паранойей, что любой встретившийся ей мужчина мог быть тем, кто ее Обратил. Она не помнила ни лица, ни имени своего создателя, и, по жестокому стечению обстоятельств, это означало, что он был везде — в каждом прохожем на улице.

— Что ж… — Она мрачно рассмеялась. — Я узнала его. Я сразу его узнала.

Я замолчал. Мне было больно, на самом деле больно, думать о том, что Мише не удалось избежать этого. Я ненавидел Некулая, и больше всего я ненавидел ту врожденную связь, которую я имел с ним как с тем, кто Обратил меня. Он сделал себя центром всего моего мира не только потому, что мое выживание зависело только от него, но и потому, что он буквально создал меня.

Какая-то внутренняя связь — нет, оковы — существовала в этих отношениях для вампиров. Это заставляло тебя чувствовать себя маленьким, грязным и пристыженным.