Потому что я почувствовала, как лезвие скользит, скользит, скользит. Почувствовала, как разошлась грудная кость. Почувствовала, как рвется мышца. Я почувствовала, как лезвие вошло в мое собственное сердце, как оно вошло в сердце Райна.

Толпа разразилась дикими, ликующими воплями. Тепло окутало мои руки. Вес подо мной ослаб.

Я открыла глаза.

Я победила.

Райн был мертв.

Глава

49

Нет.

Мой Ночной Огонь исчез.

Голова Райна откинулась на песок. Его глаза были полуоткрыты и безразлично смотрели на толпу. На его губах все еще играла глупая улыбка.

Я только что получила все, о чем мечтала. Все мои самые заветные мечты исполнились.

И все, что я могла подумать, было: «Нет».

Нет, он не умер. Я не делала этого. Я знала, что не делала, что не вонзала лезвие. Мой разум отчаянно хватался за эти последние несколько критических секунд.

Он не мог умереть.

Он не мог.

Отдаленно, словно в другом мире, голос Министера эхом разнесся по арене.

— Двадцать первый Кеджари обрел своего победителя!

Восторженные возгласы кровожадного народа, взволнованного своим пропитанным кровью победителем, заполнили Колизей.

Я не двигалась.

Я заставила свои пальцы ослабить хватку на клинке. Они пробежались по безжизненному лицу Райна. Его кожа была еще теплой. Мой большой палец провел по складке в уголке его рта.

— Райн, — выдавила я, в душе ожидая, что он ответит мне.

Но он не ответил.

Он не двигался.

Я убила его.

Я убила его.

О, Матерь, что же я наделала.

Я обхватила его лицо обеими руками. Мое дыхание стало глубоким, болезненным. Мое зрение затуманилось.

Я не плакала, когда умерла Илана. Я не плакала с тех пор, как в последний раз ударила ножом своего возлюбленного. В ту ночь я поклялась себе и Винсенту, что больше никогда этого не сделаю.

Но я ошибалась. Я ошибалась в очень, очень многом. Мир только что потерял невероятную силу. И моего присутствия здесь было недостаточно, чтобы это исправить.

В этой игре победил бы только один из нас. И это не должна была быть я. Это не должна была быть я.

Ничего не существовало, кроме него и света, который я только что вырвала из этого мира.

Даже звуки толпы. Ни голоса Министера, доносящегося до трибун, когда он говорил:

— Встань, победитель. Встань, чтобы приветствовать свою богиню.

Нет, я ничего этого не слышала.

Я подняла взгляд только тогда, когда все затихло. Дрожь прошла по моей коже. Я подняла глаза к небу. Оно было чистым и ярким, звезды выделялись на фоне бархатной ночи. Мое зрение было настолько затуманено слезами, что они вспыхивали, как маленькие сверхновые звезды.

Или…

Я нахмурила брови.

Нет. Это были не мои слезы. Звезды и впрямь засияли ярче, словно напитанные новым светом. В небе над Колизеем закружились серебристые нити, похожие на рваные обрывки сплетения. Воздух стал очень, очень неподвижным, словно каждый ветерок был украден ради дыхания великого существа.

Более великого существа, чем сама Богиня Ночи, Крови и Тени. Наследница Короны Мертвых.

Матерь вампиров.

Волосы встали дыбом на моих руках.

— Поклонись, — прошептал Министер. — Поклонись нашей Матери Алчной Тьмы, Ниаксии.

Глава

50

Мне не нужно было кланяться. Я уже стояла на коленях и не могла заставить себя встать.

Я почувствовала ее прежде, чем увидела.

Я всегда была скептиком, когда дело касалось богов. Как бы ни нравилось всем в Обитрэйсе превозносить Ниаксию и ее непостижимую силу, я задумывалась, а не преувеличено ли все это, не миф ли это?

В этот момент эти сомнения исчезли.

Потому что весь проклятый мир склонился перед Ниаксией. Не только люди, но и воздух, небо, земля. Песок зашевелился под моими ладонями, словно пытаясь приблизиться к ней хоть немного. Ночь извивалась, словно желая оказаться в ее легких.

Каждая часть меня взывала к ней. Повернись, повернись, повернись, — шептал ветер.

И все же я не могла оторваться от Райна.

— Посмотри на меня, дитя мое.

Ее голос был миллионом оттенков миллиона звуков, наложенных друг на друга изысканными слоями. История, сила, скорбь в чистом виде.