Вышедшая из барака женщина испуганно вскликнула, увидев направляющегося к ней военного с ружьём на плече. Приветствие на татарском языке изумило и успокоило. В вечерних сумерках фигура незнакомца немного расплывалась в воздухе. Душа вошла в барак. Он был переполнен детьми, старухами, стариками. Женщины что-то готовили, стирали… Евгений шел по проходу и спрашивал: «Ханышкойдан бармы?» «Бар! Бар!» — удивленно ответили ему в одном углу, теряясь в догадках, кто этот странный человек с ружьем. Душа Евгений свернула на голос. На импровизированной постели он увидел женщину – это была ближайшая подруга матери его первая учительница – оджапче Айше.

Она узнала его и заплакала. Душа стала расспрашивать о друзьях, соседях… Старая учительница отвечала. Как музыка звучали русские, татарские, караимские, греческие фамилии односельчан: Боткачик, Борцовы, Биарслановы, Дорожко, Идрисловы, Каретниковы, Майтоп, Прик, Ходжаш, Челеби, Черновы, Янис, Яшлавские. И почти о каждом: погиб на фронте, умер на пересылке, депортирован, выслан…

Подошел мальчишка лет семи-восьми с большим синяком под глазом. Старая учительница прижала внука к себе, и вновь заплакав, спросила, будто взмолилась: «Что делать, Дженечка? Что делать?» И, указывая на внука, продолжила: «Они растут в ненависти ко всем русским, они не верят, что вы были друзьями». Она снизила голос до шепота и умоляюще, глядя в глаза, спросила: «Дженечка, мы еще вернёмся в Крым?»

Душа Евгения разрывалась от слёз, боли, стыда… Вместо ответа она поцеловала руки женщины и выбежала из барака.

Докурив папиросу, Евгений решительно повернул на ведущую к военному городку тропинку и быстро пошел домой. Душа неустанно терзала его, но Разум заставлял не думать об увиденном.

Дома его радостно встретил сын. Восьмилетний Вовка взахлеб стал рассказывать о том, как сегодня они всем классом били предателей.

– Каких предателей? – не понял Евгений.

– Да, крымских татар! Нам о них на политинформации учительница рассказывала. Вот мы им и дали. Я одному как врезал, так сразу фонарь засветил…

Крымские татары – предатели? В душе Евгения в мгновения пролетела едва ли не вся жизнь. Вспомнился сгоревший в Пинске семейный альбом. Их пионерский отряд – первый на всю Альминскую долину, потом комсомольская ячейка и везде рядом его друзья: Айше, Эсма, Идрис, Дилявер… Как объяснить сыну, что никакие они не предатели, не враги, а его друзья и несчастные люди, у которых отняли самое дорогое – их Родину.

Вовка удивлённо смотрел на безмолвно стоящего отца, и дёрнул его за руку. Словно очнувшись, Евгений снял с себя широкий офицерский ремень и выпорол сына, пообещав оторвать голову, если он еще хоть раз будет участвовать в подобных драках.

До поздней ночи Евгений сидел на крыльце и курил папиросу за папиросой, а в сознании неотступно звучало: «Что делать Дженечка? Они не верят, что вы были друзьями?»

Когда я был ещё мальчишкой, мой дедушка – известный крымский охотовед Соломон Вениаминович Туршу – как-то рассказал о том, что в самом начале века, в 1900 году однажды во время охоты в горах он встретил… духов гор. Дедушке, разумеется, никто не поверил.

По прошествии лет его рассказ полностью выветрился из моей памяти, но словосочетание «духи гор» запомнилось.

Как-то зимой, под самый Новый год я возвращаясь с друзьями из Васильковской балки, что находится в зуйских лесах, почему-то приотстал, немного плутанул, а потом неожиданно провалился в какую-то яму. С ужасом подумал, что упал в обрыв, но спуск очень быстро кончился, и моему взору открылась большая пещера. В центре её горел костёр, а вокруг разными группками, о чем-то переговариваясь, сидели… духи гор!

Словно переливаясь в дымке, то отчетливо, то растворяясь, как в тумане, совершенно не обращая на меня внимания, они общались между собой. Несколько в стороне, поближе к костру, на самом удобном месте восседал, увешанный боевыми наградами маленький сгорбленный старик Малахов курган. Рядом с ним убеленный сединой веков Митридат и когда-то неприступная красавица Сапун-гора. Вместе с ними, поблескивая партизанской медалью, скромно сидел, попыхивая кизиловой трубкой Яман-Таш. Малахов Курган привычно жаловался на старые раны, показывая шрамы от французских, английских ядер, турецких пуль, немецких бомб, мин, снарядов. На ветерана все смотрели уважительно и не перебивали.

Конец ознакомительного фрагмента.