Он ушел с заказом на двойной виски и горячий шоколад, но без всякой информации.

Изабель отвезла шефа и Бовуара назад в Три Сосны.

Жан Ги, сжавшись на заднем сиденье, провел по лицу трясущейся рукой. Думал, понимают ли его коллеги, что он подошел к самой грани. Наверное, понимают, подсказывал ему опыт.

Чего он не знал, так это причины, по которой не стал стрелять. Интересно, настанет ли в его жизни день, когда он пожалеет, что не сделал этого выстрела?

– Так, значит, вы пригласили Эбигейл к себе не для того, чтобы убить? – спросила Хания.

– Я? Кого-то убить? Ни в коем разе, уж я насмотрелся жестокостей, пока работал у Камерона. Нет. Я пригласил профессора Робинсон в свой дом, чтобы никто не помешал мне попросить у нее прощения за то, что случилось с ее матерью, ведь так или иначе я допустил эту трагедию. Но возможность извиниться мне не представилась.

Он посмотрел на свои руки с выступающими венами – его сплетенные вместе пальцы лежали на столе. Виски стоял перед ним нетронутый. Хания взяла чашку с горячим шоколадом, украшенным башенками взбитых сливок. Она ощущала потребность в чем-то успокаивающем. Хания никогда не пробовала горячего шоколада, но видела, с каким удовольствием его пьют другие, а потому решила, что, может, именно это ей сейчас и нужно.

Она не могла понять, что ее так огорчило. В конечном счете она видела кое-что похуже. Не говоря уже о том, что делала. Но никогда не сталкивалась с последствиями. Она считала нелюдями тех, кого убила. И в тот момент знала: выбора нет – если она не поднимет руку на врага, то умрет сама.

Но теперь Хания начала догадываться, что истина глубже. У этих мужчин и мальчиков были семьи. Стремления, пусть ущербные. Собственные раны. Они явно не родились с желанием насиловать, мучить, пытать и убивать.

И теперь, сидя в этом тихом бистро в тихой деревеньке, Хания Дауд соглашалась с тем, что хотя принявшие смерть от ее руки были ужасны, чудовищны, но при этом все же принадлежали к роду человеческому.

И может быть, может быть, осознав эту истину, она сумеет наконец обрести хоть какой-то покой. Что, если это и есть ее настоящий приз?

– А вы хотели бы?.. – спросила Хания. – Я говорю, извиниться хотели бы? Может быть, потренируетесь сейчас?

Жильбер собрался было отказаться, но, глядя на нее, передумал.

– Простите меня за то, что случилось с вашей матерью. За мое позорное участие в бесчеловечных экспериментах. Примите мои извинения за то, что я ничего не сделал, чтобы это остановить. Раскаиваюсь в своем бездействии. Глубоко сожалею о ее смерти и о том, что впоследствии произошло в вашей семье и в семьях других жертв Камерона. Простите за всю ту боль, что я принес.

Старый святой идиот, вглядываясь в лицо молодой святой идиотки, вдруг заметил, что шрамы исчезли. Вернее, они перестали бросаться в глаза, как прежде.

– Я прощаю тебя, – тихо сказала она. – И тоже прошу у тебя прощения. Тебе нанесли ущерб, и ты лишился разума из-за браун-брауна, а потому и делал то, что противно человеческой природе. Мне жаль, что твоя жизнь имела такой конец.

Пока Винсент Жильбер пытался сообразить, о чем она говорит и что такое браун-браун, Хания дрожащей рукой подняла чашку и сделала первый в своей жизни глоток горячего шоколада. И тут же поняла способность этого напитка утешать, если не исцелять. Еще ей стало ясно, за что канадцы любят зиму, – ведь этот замечательный согревающий напиток подают к столу, когда земля покрывается снегом и льдом.

Хания опустила чашку и улыбнулась Винсенту.

Он подумал, не сказать ли ей, что у нее появились усы из взбитых сливок, но решил промолчать. Потому что это каким-то образом подняло ему настроение.

Как-то раз святой идиот…

– Прежде чем вы уедете, я бы хотела показать вам кое-что, – сказала Клара на следующее утро.

Она пригласила Ханию к себе в дом – попрощаться. Когда та пришла, в уже знакомой ей кухне сидела Мирна. Хания направилась в столь же знакомую гостиную и остановилась на пороге, широко раскрыв глаза.

Габри и Оливье поднялись и повернулись к ней. А с ними и Рейн-Мари. Рут с Розой на руках стояла рядом со Стивеном. Там были и Жан Ги с Изабель. А еще Анни, Оноре и Идола. Все приехали в Три Сосны, чтобы проводить ее.

Они стояли полукругом лицом к ней.

Хания отступила. Замерла. Потом сделала шаг вперед. Еще один. И замкнула круг.

Винсент Жильбер отклонил приглашение Клары – он получил такой заряд человечности, что ему должно было хватить ее на всю оставшуюся жизнь.