Шрифт:
Держа кантарос обеими руками, она медленно поворачивала его, и свет, ловя изображения, оживлял их.
Пегас радостно мчался над полем волнующихся акантов; под одной из веток свернулась в кольцо маленькая змейка. Руки Беллерофонта были простерты в приветствии к потерянному ранее другу. А за его плечом в вечернем небе поднимался набирающий силу месяц.
Антония провела пальцем по контуру месяца.
— Ее звали Тацита, — мягко сказала она. — Тацита Корнелия. — Она смешалась. — После побега из Перузии Тацита уехала в Афины. И там оставалась до самой смерти. В Афинах выросли ее сыновья. «Женщина, исполненная великой смелости и глубины чувств». Ох, как я рада, что это была она! Она нравилась мне больше всех.
Она, осторожно поставив кантарос на стол, в молчании переводила взгляд с Патрика на месье Панабьера. Старик твердо выдержал ее взгляд.
— Помни, что ты обещала, — предостерег Патрик.
— Я ничего не обещала. — ответила она и повернулась к старику. — Monsieur, Pourquoi ne m'avez vous jamais parle de ceci? [6]
Месье Панабьер смотрел на нее глазами человека, который, семь десятилетий наблюдая людское безумие и зло, научился ничего не принимать всерьез. Он пожал своими тощими плечами.
6
Месье, почему вы никогда об этом не говорили?
— Parceque, mademoiselle, vous ne m'avez jamais demande [7]
Было полпятого вечера, когда «ситроен» показался из-за поворота на Ле Фигароль.
У Антонии не было другого выбора, как припарковаться там, где она парковалась всегда, в самом широком месте дороги, у алюминиевых ворот месье Панабьера.
Никто из них не говорил о том, что они сидят в машине в пятнадцати футах от места происшествия.
Ты сделала это, думала она, ты нашла кубок и решила загадку. Теперь осталось лишь совершить возлияние.
7
Потому что вы, мадемуазель, никогда не спрашивали.
Всегда, сколько она себя помнила, она мечтала о том, чтобы настал этот день. Но сейчас, когда он настал, она чувствовала опустошенность. Произошло слишком много всего.
Патрик молча сидел рядом. Она думала, догадывается ли он о том, какие чувства она испытывает. Или, может быть, он думает о Майлзе?
Они вышли из машины, Патрик неуклюже передвигался на своих костылях. Она открыла багажник и достала оттуда старенький охотничий ранец, пожертвованный месье Панабьером, жестянку с кантаросом внутри и вторую бутылку «Pic-St-Loup», предварительно откупоренную стариком.
Она поставила жестянку на капот и переложила бутылку в ранец, чтобы отнести ее в Серс.
— Это не каленское, — сказала она, — но думаю, пойдет.
Она посмотрела на Патрика. Он стоял бледный, опираясь о капот. Ее сердце сжалось. Он был нужен ей для этого. Она не хотела делать это одна. Но он явно был не в состоянии идти.
— Я думаю, тебе лучше остаться здесь, — сказала она.
Он покачал головой.
— Я пойду. Я не хочу, чтобы ты делала это одна.
— Все будет прекрасно.
— Ты всегда так говоришь.
Она изобразила улыбку.
— Я справлюсь, правда. — Она пыталась взбодриться.
— К тому же богиня предпочитает женщин. Помнишь?
Он наклонил голову:
— Она неплохо позаботилась обо мне в прошлую ночь.
Их глаза встретились. Ей не хотелось думать о том, что могло бы случиться, если бы она его не нашла.
Он взял ее за запястье и посмотрел на часы.
— Думаю, тебе потребуется час, чтобы подняться туда, совершить возлияние и вернуться, прежде чем я начну волноваться и пойду за тобой.
— Прекрасно, — кивнула она.
К несчастью, охотничий ранец месье Панабьера был недостаточно велик, чтобы в нем уместилась жестянка от средства, восстанавливающего волосы. Патрик держал крышку открытой, пока она доставала оттуда кантарос.
Был ясный теплый день, и хотя каталанское солнце уже клонилось к закату, оно еще ярко светило. На секунду Антония подняла кантарос, и он наполнился светом.
— Будь там осторожна, — сказал Патрик.
Она не ответила.
Что-то внутри оправы поймало свет. Она поднесла кантарос ближе к глазам. Во рту у нее пересохло.
— Что это? — спросил Патрик. — Что?
Она прочистила горло.
— Он не упустил ни единой возможности.
— Что ты имеешь в виду?
— «Истина в кубке», — тихо сказала она и, поставив кантарос на капот, провела пальцем по короткой надписи, скрытой под ободом. Она произнесла вслух:
— С. et T. et f.
Патрик спросил:
— Что это значит, — потом повернулся к ней. — Господи, Господи!
— Кассий и Тацита. И сын.
Антония снова потрогала буквы. Она знала, кто это сделал. По контрасту с профессионально выполненной надписью в основании, эта была вырезана грубо. Это была надпись, сделанная человеком, у которого не было опыта резьбы по камню, и он использовал собственный нож. Ему, вероятно, понадобился хороший нож, но главное — решимость, поскольку это был сардоникс, твердый, как гвоздь.