Вот Украина деньгами не баловала, а людей присылала. На хохлов приходили смотреть, как на концерт. Когда-то их потряс приезд киевских артистов Штепселя и Тарапуньки. Они смешили до упаду. Чеченцам особенно понравились украинские артистки: молодые, полнотелые — глаз не отвести. Но ни одна из них добровольно остаться в Ичкерии не пожелала, а чтобы выкрасть — не было команды.

Теперь приезжали украинцы не с концертами. По-прежнему приятно удивляли украинки. Они тоже были молодые, и полнотелые, и красотой не обделенные…

И в лице Соломии — под грузинской одеждой — партизаны Ичкерии безошибочно узнали украинку — крупную, красивую. Молодым джигитам о таких украинках только мечтать. Хоть бы одну такую выкрасть — вот было бы чем похвалиться!

Юша отгонял тех, кто стоял поблизости, чтобы не глазели на молодую и красивую женщину в грузинской одежде. Он ревновал каждого, кто к ней подходил. И она это чувствовала, но не подавала виду: пусть тешится, но ничего у него не получится. Даже если попробует насильничать. В зоне господства партизан Ичкерии действует железное правило: беспредел имеет свой предел, — и оно диктуется приказами полевых командиров. Гостей, приглашенных воевать с неверными, — а это главным образом инструкторы, врачи и снайперы, — никто не смеет даже пальцем тронуть, за ослушание — смерть. Но Соломия знала, что «железное правило» время от времени чеченцы нарушали.

Какой-то известный еще по советским временам спортсмен изнасиловал французскую журналистку, притом так, что той потребовалась хирургическая операция. Спортсмена застрелил мулла, не посчитался, что это лучший стрелок бригады, награжденный именным оружием президента Ичкерии. Как родня насильника ни упрашивала, мулла был непреклонен: журналистка хоть и не признавала Аллаха как всемогущего творца вселенной, но сочувствовала борьбе с неверными. Смерть тому, кто лишает Ичкерию ее друзей.

Друг Ичкерии имеет право защищать свое достоинство вплоть до применения оружия. На этот случай Соломия в тайном кармане всегда держала при себе русский миниатюрный пистолет в виде тюбика губной помады. В обойме четыре иголки с нервно-паралитическим ОВ. В обойме оставалось три заряда. Один пришлось применить в Косове. Там ее узнал московский журналист, приезжавший во Львов брать интервью о спортсменке, «подающей большие надежды»…

Расположившись поудобнее на деревянном лежаке, который Юша откуда-то притащил, Соломия принялась за привычную для нее работу.

После первых ее выстрелов стоявшие в отдалении чеченцы весело, как гуси, загоготали, выражая восторг. Жестами рук Юша им показал, сколько в мишени попаданий. Так метко не стреляли даже снайперы-мужчины…

Соломии оборудовали землянку с дубовой дверью на висячем замке. В землянке было одно окошко размером с тетрадный лист, чугунная печка с горкой коротких дубовых чурок, грубо сколоченный стол, над столом полочка, на полочке две пиалы, железная кровать, прикрытая грубым солдатским одеялом из верблюжьей шерсти. Потолок и стены обшиты необрезной сосновой доской. У входа вешалка: за неимением крючков — толстая доска с набитыми гвоздями.

— И это называется отель? — удивилась Соломия.

— Замечательная отель! — воскликнул Юша, шедший сзади с зачехленным длинноствольным автоматом. — У нашего высокого начальника землянка хуже. Клянусь Аллахом.

Еще во Львове Варнава Генрихович заверил Соломию, что она будет жить в пятизвездочном отеле со всеми европейскими удобствами. Варнава Генрихович, видимо, имел в виду Балканские страны, где почти всегда воюют. И наемники, те же снайперы, в перерывах между работой живут в максимально комфортных условиях.

«Знает ли Шпехта, где мне приготовили местечко?» — впервые недобро подумала о своем загадочном благодетеле. Если в случае чего в спешном порядке придется линять (а такой вариант был предусмотрен), чеченец — та же рысь — все видит и все слышит, даже как у гостя беспокойно стучит сердце. Сделай непредусмотренный договоренностями шаг — и эта полудикая Ичкерия по-доброму тебя не выпустит. Если это гостья, сразу не убьют, сначала пустят как наложницу по землянкам, где после ночных набегов отдыхают истребители неверных, вечно тоскующие по горячему женскому телу. Такой вариант хуже смерти.

Все это Соломия знала, правда, с чужих слов. Она не испытывала особого желания второй раз попасть на Кавказские горы к этому воинственному народу. Но — попала! Тут желай не желай — зарабатывай доллары. Зарабатывай, пока их тебе обещают.

Она предполагала зарабатывать на Балканах. На Балканах страны хоть и маленькие — по населению как Чечня, — но все же какая-никакая, а — цивилизация, ближе к европейской. В Европе и убивают цивилизованно, и платят не хуже, чем на Кавказе. Да и деньги-то из особой казны, не показаны ни в каком государственном бюджете!

Оставаясь наедине с собой, Соломия все чаще мыслила категориями своего недалекого прошлого. «Когда-то мы были гражданами одного великого государства, — вспоминала она. — Имели при себе единые паспорта. Не зарабатывали на крови своих граждан. А с недавних пор люди превратились в товар. А товар на то он и товар, что его покупают и продают, а если не пользуется спросом — ликвидируют».

Она где-то вычитала, что в предвоенной Чехословакии было перепроизводство обуви и, чтобы не снижать цены на этот товар, обувь сжигали в топках. Кочегарам платили хорошие деньги, как теперь платят снайперам.