В брошюрке приводились факты, о которых многие стали забывать. Сейчас уже никто не вспоминает, как в годы войны подростки из гитлерюгенда с обессиленных военнопленных снимали кожу. Из этой кожи — чтоб на ней обязательно была татуировка — немецкие мастера делали абажуры и другие поделки.

«Такую брошюру, — сказала себе Соломия, — пусть сами немцы читают. Может, она им еще пригодится».

А тогда она и сама не знала, на что немцы способны. Ей было до боли жалко тетку Миколы. По его словам, тетка девчонкой приняла лютую смерть. Не вступи она в комсомол, может, и живой осталась бы…

Соломия боялась даже себе признаться, что и на ней уже есть кровь. Но себя она оправдывала: «Так то ж москаливська…»

Владимир Владимирович не удивился, увидев на крыльце насквозь мокрого одного из водителей уазика.

— Выручай, друг.

Из глубины квартиры донесся недовольный голос хозяйки:

— Кого там нелегкая?..

— Тоня, это хохлы, которые с мертвецом.

— Что им надо?

— Из ямы вытащить.

— Плащ не трогай. Мне утром на ферму.

— Знаю. Спи. Вернусь не скоро.

Трактор стоял под навесом, и под навесом договорились за сто рублей отбуксировать уазик на курган — там уже Украина. Тракторист достал из багажника трос, отнес куда-то в темноту. Микола с недоумением:

— А трос туда зачем?

— Там у меня столб закопан. Если трактор забуксует, я его лебедкой. А заодно и ваш уазик, — признался тракторист. — Мне приходится и фургоны вытаскивать. Не вы же одни тут застреваете… Выручаю… Ну и какой-никакой, а все-таки мне заработок. С фургона я беру когда триста, а когда и пятьсот. Зимой только и работа.

За разговором подъехали к «месту заработка». Владимир Владимирович тросом подцепил уазик, и трактор легко выдернул его из колдобины, потащил на бугор, где в хорошую погоду ориентиром служил скифский курган.

Тем временем дождь заметно ослабел. В свете тракторной фары смутно просматривался свежий след грузовика — какая-то машина, уже под ливнем, проскочила только что: контрабандисты — люди рисковые — все согласовано со временем суток и с погодой.

— А пограничники нас не засекут?

— Наши подъедут завтра, — говорил Владимир Владимирович, закуривая очередную сигарету. — Отстегну им тридцатку.

— За что?

— Они тоже люди. Их дети тоже кушать хотят. А что касается ваших пограничников, то есть прикордонников, вас они перехватят километров за пять отсюда. Сторгуетесь. У них такая же такса. Берут гривнами. Поблизости негде менять валюту.

— У нас рубли.

— Лучше отдайте гривнами. Курс — один к пяти.

Опять налетел дождевой шквал. Ночь стала как чернила. Ребята пригласили тракториста в уазик — переждать. Но тот наотрез отказался.

— Не могу… Тоня меня как нюхнет — подумает, что я из гроба. Удивляюсь, как вы дальше с таким грузом?

— А нам привычно, — произнес Илья. — Не с розами дело имеем.

— Понятно, свое… не воняет, — напомнил тракторист с благодушной улыбкой.

На его мокром загорелом лице дрожали капли влаги. Он был доволен, что с ним щедро расплатились.

— Вы, ребята, поезжайте, а я постою. Как подниметесь на бугор, мигнете фарами, я буду знать, что вы на Украине. А если попадетесь, смело говорите: вам привет из России от Владимира Владимировича. Пограничники меня хорошо знают… Имейте в виду: в мире нет иной государственной границы, которая была бы предельно дружеской, как наша. Тут хотели даже пограничный столб вкопать, но начальство, видимо, посчитало, что это глупость — столб долго не простоит: или границу ликвидируют, или столб утащат. В степи каждое бревно в хозяйстве не лишнее.

Через полчаса невидимый отсюда уазик уже за границей поднимался на бугор. На гребне, предполагая, что Россия позади, сделали остановку, включили дальний свет, несколько раз мигнули фарами.

Вышли из машины, в шуме дождя какое-то время смотрели на восток. Наконец заметили луч, пробивавшийся, как показалось, из-за бугра. Еще раз светом посигналили. А дождь все шумел, поливая ночное пространство. Не скоро в ответ фара мигнула — это светлое пятно исчезло на мгновение и снова появилось, но уже перемещалось, удаляясь.

— Уехал, — сказал Илья. — И мы тронемся по нашей Украине.

Впереди блестело мокрое шоссе. Изредка возникали при дороге кустики шиповника. На них угадывались розовые гроздья.

До самого Айдара так и не встретилась ни одна живая душа.

Возникало ощущение, что пограничники дружественной страны сами себя не опасаются.

Вернуться во Львов, не увидевшись с Алексеем Романовичем Пунтусом, Гуменюк не мог. Посылая на Слобожанщину своего помощника, адвокат Шпехта имел далеко идущие планы.