В прошлый приход Эмануэль все же зашил рану, наложил на ногу повязку, под которую уложил дробленые кости тварей, так что рано или поздно я должен встать.

— А что с Гвоздем? И вроде бы Дударь говорил что-то о Беспалом, но я не совсем…

— Гвоздя отдали Живодеру и Мамирову жрецу. Он уже много чего понарассказывал. А Беспалый, гнида твариная, зарезал Ледмара, — взгляд Простодушного застыл. — Подошел и полоснул ножом. Мне с того пива дурно стало, и я блевал на другом конце корабля. А там ты со своим даром. Я почуял его смерть прежде, чем увидел. Успел лишь выхватить нож и отбить первый удар, а потом Беспалый как-то оказался в стае и больше не хотел драться. И я тоже не смог, не смог его убить. Вбил его голову в доски, а потом вижу, ты в воду кинулся, за тобой кровь полотном тянется. Я к тебе прыгнул, чтоб вытащить, а потом сообразил, что ты за предателем гонишься. Так что жив Беспалый. Толку от него немного, он мало что знает про Росомаху. Соблазнился богатством, вот и предал хирд.

— Скажи Эрлингу, чтоб созвал тинг. Пусть братья скажут, какую смерть он заслуживает.

Отец не стал торопиться с тингом, объявил, что соберет людей дня через три-четыре. А я понемногу стал чувствовать себя получше: меньше спал, ел уже не только вареную жижу, начал припоминать тот самый вечер и диву давался, как я вообще жив остался. Я ведь был уверен, что рубился с тварью, а не с хирдманом. Как только еще Росомаху в стаю не притащил? И как я смог охватить даром вообще всех? Прежде мне такое не удавалось. Может, стоит изредка пить Бездново пойло?

Стоило мне только немного ожить, как и в доме стало повеселее. Мать, наконец, перестала ходить с красными глазами, Ингрид, которая прежде от одного взгляда на меня убегала во двор, успокоилась и даже пару раз улыбнулась мне, Фридюр уже не возилась со мной, как с дитем грудным. Но ни ходить, ни даже сидеть я пока не мог. Потому на тинг меня притащили прямо с лавкой. Эмануэль сказал, что бедро было вывернуто, и лучше бы мне поменьше дергаться. Поганая морская тварь! Мало того, что покусала, так еще и чуть не выдернула ногу. И ведь до сих пор не знаю, убил я ее или нет. Если нет, то почему я жив? Если да, хотелось бы увидеть ее уродливую морду и поглядеть, что это за тварь такая была. Эх, забыл спросить у Простодушного!

В тингхусе уже столпились все рунные жители Сторбаша, да и не только. Еще бы, такое развлечение! Среди прочих я увидел и Полузубого с несколькими бриттами. Ульверы обступили мою лавку, увидели, что я сейчас помирать не собираюсь, принялись зубоскалить.

— Хорошо живешь! И ходить никуда не надо. Лежи себе и лежи.

— А срать тебя тоже на лавке выносят?

— Эх, и чего ж я в море-то не кинулся! Сейчас бы тоже лежал себе и лежал.

— Бока-то не отлежал?

Альрик неловко присел сбоку. На его груди болтались странного вида бусы, где каждая бусина диковинной формы.

— Стоило ли тинг созывать? Сами бы всё решили.

— Не хотел, чтоб в Сторбаше надумали невесть что. Они же видели нас, видели раненых, кормят нас, лечат, заботятся. Пусть уж знают всю правду. Да и я сам много чего не понимаю.

Беззащитный кивнул.

Как обычно, тинг начался с перестука бодрана. На середину вышел Эмануэль и хриплым голосом затянул:

— Давным-давно, когда мир был еще молод, и Мамир еще не зажег огонь под котлом на горе Куодль, зимние и весенние боги жили в согласии, и даже буйноголовый Фомрир выплескивал свой гнев только на тварей. Был тогда среди зимних богов еще один под именем Хагрим. Он появился вторым после Скирира и всегда завидовал старшему брату. А потом он начал завидовать Фомриру, который хоть и не перворожденный бог, но силой обладал не меньшей. И захотел Хагрим встать во главе всех богов. Долго он думал, сомневался, но потом все же решился на дело страшное. Обратился он к Бездне, сказал, что если он станет конунгом богов, то больше не тронет никто ее детищ, тварей морских, земных и небесных. А еще пообещал Хагрим, что освободит он Карну, праматерь зимних богов.

Бодран застучал яростнее.

— После того, как Фомрир посмеялся над богами, одарив их останками змея Тоурга со словами колкими, обиделись зимние и весенние боги, не желали больше видеть создателя фьордов. Только Хагрим не отверг Фомрира, прикинулся другом, втерся в доверие, а потом обманом заманил в тесное ущелье и напоил жгучим ядом трехрогой змеи. Как впал в забытье Скириров сын, так заковал его в цепи тяжелые, бросил в глубокую яму, завалил камнями огромными, а сверху разлил озеро и заморозил его намертво. Думал Хагрим, что вся сила Скирирова в сына ушла, и без Фомрира легко он справится с остальными богами.

Я впервые слышал эту историю. Значит, и Фомрир пережил такое предательство?

— Без Фомрира распоясались твари, гуляли по миру, не страшась и не таясь, как прежде. Распугали всю дичь Хунору, пожрали оленей и медведей, на которых охотился держатель рогатины, потоптали посевы Фольси, разметали лечебные травы Орсы, порвали сети Миринна, разломали кузню Корлеха и едва не опрокинули корабль Нарла. Разозлились боги, разбранили ленивого Фомрира, что забыл о своем долге, пришли они к Скириру и пожаловались на держателя меча. Позвал бог-конунг сына, но никто не откликнулся на его зов.

Эмануэль замолк. Мерно ухал бодран. Люди в тингхусе едва дышали в ожидании продолжения.

— Долго искали по белу свету пропавшего бога-воина, думали, разозлился он и ушел в самые глухие леса, в самые высокие горы, в самые глубокие ущелья, но не нашли и следа его. Тогда Скирир взял молот и ударил в свой щит железный. Всколыхнулись леса, с деревьев посыпались листья, вздрогнули реки и озера. Ударил Скирир второй раз. Дрожь прошла по всей земле, воды рек и озер выплеснулись из берегов, с гор градом скатились камни. Ударил Скирир в третий раз. Всколыхнулись моря, огромные волны загуляли по ним, раскололись горы, потрескались вековые льды. Вздрогнул Фомрир, открыл глаза, разорвал цепи, опутавшие его, раскидал камни и растопил ледник одним выдохом.