А когда на горизонте показалась Тверь, так и вовсе свернул на обочину. Проверил оружие, размялся и только потом разбудил «рассветного».

— Вставай, солнышко. Светает уже, и я не знаю куда дальше ехать, — я уступил Борису место за рулем.

— Нам нужен дом одного старого знакомого отца, — Борис зевнул. — Я сам там не был, придется поискать.

Тверь того мира оказалась маленьким тихим городком, даже меньше Белого Яра. Всего-то с два десятка улиц, поделенных на четыре района, разделенных реками. Вдоль — Волгой, и поперек какими-то мелкими притоками. Нам нужно было на окраину, но, чтобы туда добраться, нужно было сначала въехать в город, а потом преодолеть три моста. На каждом из которых стоял патруль — не «Прайд», а местные охотники с говорящим названием «Монастырские».

Вот только я не знал за кого они. И не лучше ли ехать без опознавательных знаков сектантов?

Вообще, спокойные ребята. Точнее, мужики — невысокие, крепкие с небольшими плотными животами и молотообразными кулаками. Семки грызут, шутят о чем-то негромко.

На нас, проезжающих мимо городской стены, никто даже не взглянул. То есть покосились, прочитали надпись на борту и лениво проводили взглядом. Но с другой стороны — я не чувствовал в них скверны. Вообще никакой силы — что-то на грани нейтрального свечения, а где-то и вообще лишь прозрачные дымки.

— Так, ты и не увидишь, — прервал мои потуги Борис. — Я же говорю — это Монастырские, они силу не используют, все голом мастерстве.

— Дара вообще нет?

— Есть, — Борис задумался. — У детей раньше точно был, но они его глушат. Посмотри монастырей сколько. С пеленок как-то вытравливают.

— Нафига?

— Исторически так сложилось. Раньше сильные очень одаренные здесь были. Стихийники и в основном огненные. Прабабка моя-то отсюда, и Искре дар от нее достался. Но, короче, как-то они перегуляли на каком-то празднике лет двести назад и полгорода сожгли. Кремль сгорел, так его и не отстроили до сих пор. Но с того момента зареклись силу использовать.

— И как справляются?

— Знаешь, — Борис пожал плечами. — На удивление, неплохо. Сильнее стали физически, быстрые очень. Как говорится, в одном месте убыло, так в другом поперло.

— И что? Они за нас или за Львова?

— Эти-то? Эти против всех, точно против Грешников и… — Борис ткнул пальцев в окно на стоящую неподалеку доску объявлений, где вместо рекламы варьете или цирка, красовалась моя физиономия с пометкой «в розыске». — Но и против тебя.

— Ясно, значит, давай им тогда меня и отдадим!

Убедившись, что рядом никого нет, мы произвели рокировку. Борис запихнул свой балахон с маской под сиденье, причесался и открыто достал оружие, опять став похожим на Орденского охотника. А вместо пропуска прихватил объявление о розыске.

Я залез в кузов и обмотал себя цепями — если заглянет кто внутрь, то должно выглядеть правдоподобно. Обрез положил под скамейку и прикрыл смотанным балахоном.

— Стой! Кто такие? — минут через десять медленного движения моторка затормозила и раздался ленивый, даже хамский говор.

— Свои, из Ордена, — также лениво ответил Борис. — Беглого поймал, оформить надо. А потом либо у вас оставлю, либо в столицу повезу.

— Свои в такое время дома сидять. И я не про ночь, — хмыкнул невидимый стражник и постучал по капоту. — Показывай, хто там у тебя.

Борис вышел из машины, спокойно, на ходу здороваясь с кем-то, протопал к дверям кузова и начал щелкать затворами. Двери открылись, заливая кузов теплым ночным светом факелов, и я попытался скорчить озлобленное лицо. Типа пленен, но не сломлен и, конечно же, ни в чем не виноват.

— Знакомая харя, это кто? — рядом с Борисом стоял невысокий, коренастый мужик в шапке ушанке и ватнике, этакий гном с рыжими усами.

— Как это кто? Убийца Артемьевых, — Борис даже оскорбился (хорошо играет, на пользу ему мое общество идет) и достал из кармана сложенную листовку с наградой.

— Гордеев что ли? — гном воткнул факел в кузов, чтобы подсветить меня получше, я потом крикнул куда-то в сторону. — Это не тот, про которого Батя говорил?

Сбоку от кузова послышался топот, народ подтягивался. Кто-то ответил, что тот самый. Матвей. Мнемоник. «Гном» скривился, сплюнул на землю, бурча что-то про еретиков.

А потом неожиданно и настолько резко, что движение смазалось в воздухе, отвесил знатную оплеуху Борису. «Рассветного» лбом впечатало в дверь, и он со стоном осел на землю.

— Какого хрена?! — я скинул цепи, выхватывая «кочегара».

— Не понял, — «гном» опешил и растерялся. — Мы тебя спасаем вообще-то!

— Как-то понежнее нельзя спасать? Зачем Бориса вырубил, — я проскочил мимо «гнома», поднял «рассветного» и уложил его на лавку. Живой, хотя прибавилась пара ссадин.