— Напротив, очень приятно. Приятно не то слово, — я сглотнул. — Это-то и удивительно… Может, прикроешь меня наконец? Самой глазеть не совестно?

— И не спрашивай. Чуть со стыда не сгорела, — невозмутимо сообщила Вика, милосердно заблюрив меня при помощи полотенца. — А теперь все по новой, но — с парадной стороны. Сначала маслице… Поглаживаем в направлении кровотока… Эта техника называется «эффлёраж». Что с французского переводится как «скольжение» или «легкое касание»… Хотя после Алениного «безе» я уже ни в чем не уверена… Ножки не напрягай, пожалуйста… Зажмурься и представь, что ты лежишь на пляже. Песок. Солнышко пригревает. Море плещется. Чайки кричат… Красотища… Ты же бывал на море?

— Бывал, — скупо отозвался я, решив не вдаваться в географические тонкости.

— Хорошо там? Купался? Нырял? Волны огромные? Вода сильно соленая? А рыбок видно?

— Смотря о каких рыбках мы говорим… Как раз в эту пору на острове Сен-Барт самый сезон. Есть там такой пляж: Гранд Салин. В моем авторском переводе с французского: «большая солонка». Чудное место. По утрам и ближе к вечеру от рыбок глаза девать некуда. На любой вкус… Это нудистский пляж, дружочек, — счел нужным пояснить я, почувствовав, как ладони девушки в недоумении застыли на моем бедре.

— А! Как в Серебряном Бору? — догадалась Вика.

— Не такой злачный, как в Серебряном Бору, но в целом похоже… Постой, малыш! Ты что, никогда не была на море?

— Нет, никогда… — Вика шмыгнула носом и возобновила свою возню. — Не получилось. В седьмом классе мне одной пятерки не хватило до моря… А в восьмом я из старого купальника выросла… хотя дело совсем не в купальнике… не только в купальнике… забудь, длинная история… Дима, хорошо там, на острове? Пальмы высокие? А обезьянки водятся?

— Обезьянок не встречал, но есть черепахи. И пеликаны… Не хочешь сама посмотреть?

— На фотках?

— Нет, живьем и в натуральную величину. Интересуешься? Махнешь со мной на Карибы где-нибудь в январе?

— Конечно, Димочка. С тобой хоть на край света. А на Карибах мы сделаемся пиратами. Будем грабить богатые корабли, продавать сокровища, а на вырученные деньги покупать корм — для китов, дельфинов и толстолобиков.

— Вика, я серьезно. А если не туда, то хотя бы в Испанию. Есть там пара годных местечек на побережье… К дьяволу январь, давай прямо завтра! Купальник мы тебе справим уже на месте. Два купальника: один по размеру, а второй — на вырост.

— Ты правда хочешь взять меня на море? — Вика снова замерла, и сквозь прикрытые веки я разглядел искреннее удивление на ее лице. — Без шуток? Поедешь со мной в другие края? Вдвоем? Но… завтра я не могу…

— Завтра, послезавтра, через неделю — когда пожелаешь. После всего, что было между тобой и моими ногами, как честный человек, я обязан окунуть тебя в самые прекрасные и соленые волны, что есть на земле. И в самом роскошном купальнике, который только можно найти… Но, если подумать, хорошо бы совсем без купальника… Ну, знаешь…

«И встала девочка, бела, влажна,

как юный лист, когда он обнажает

свое нутро, — так раскрывалось тело

ее на раннем свежем ветерке…»

— Надо же, как тебя торкнуло, мой славный! — девушка ласково похлопала меня по колену. — Дима, это про меня? А еще можешь?

— «И в чаше бедер розовел живот,

как свежеспелый плод в руке младенца.

А в узкой чарке нежного пупка

была вся темень этой светлой жизни.

Под ним плескались маленькие волны,

по бедрам поднимаясь вверх, откуда

порой струилось тихое журчанье.

Насквозь просвеченный и без теней,

как рощица берез в апреле, срам

был теплым, нетаимым и пустым…»

— Знаешь, нам было бы очень хорошо вдвоем, — сказала вдруг Вика. — Ну, на море… Искупавшись, ты бы возвращался на берег и закуривал свою сигарету. А я бы тайком слизывала соленые капельки с твоего тела. Вечерами мы бы гуляли по щиколотку в воде и собирали красивые ракушки. Из них я бы сделала браслет себе на ногу. А тебе смастерила бы бусы. А по ночам мы бы любили друг друга… В Испании ведь растут пальмы? Представь, какая красота: ночь, звезды, шум моря невдалеке, а на всей земле — только ты, я и пальма…

— Иди ко мне, — попросил я.

— Я еще здесь не закончила…

— К черту! Иди ко мне. Пожалуйста, малыш…

— Ладно, солнышко… Уже иду… Только руки оботру…

Вика ничтоже сумняшеся реквизировала бесполезное уже полотенце, кое-как отерлась от масла и уже через мгновение оседлала мой живот, опершись ладонями о плечи и склонив ко мне голову. Ее колдовские, доныне непроницаемые глаза с любопытством обшарили мое лицо, и я впервые различил зрачки, привольно распустившиеся в темно-кофейном цвете ее радужки и почти слившиеся с ней в отблесках застывшего вокруг нас янтарного полусвета.