— Может, поймут, что иллюзия, а может, и нет. — Родерик покачал головой. — Но развеять ее первокурсникам точно не удастся.

Я снова глянула на себя в зеркало.

Платье выглядело совершенно настоящим, юбка колыхалась с каждым моим движением, приоткрывая… туфельки? Я попыталась подтянуть подол, напрочь забыв, что он иллюзорный, но юбка потянулась вверх за моими руками, показав обтянутую той же тканью, из которой платье, туфельку и мою лодыжку в белом шелковом чулке.

— Ты волшебник, — повторила я.

— Не я, — снова улыбнулся он. — Мне помогли. Сперва госпожа Бертэн, потом господин Орвис…

Вчерашний старик, который застал нас за танцами и обещал поставить Родерику зачет раньше срока.

— Ты рассказал ему… все? — смутилась я.

— Зачем? Просто спросил, правильно ли я рассчитал взаимодействие иллюзии с другими объектами. — Он поправил оборку на моей юбке, и та разгладилась, как настоящая. — Он немного тщеславен и любит, когда студенты обращаются к нему за помощью. Так что перепроверил расчеты и усилил заклинание так, чтобы иллюзия была устойчивей. Первокурсники ее не развеют, сколько бы ни старались. И, скорее всего, не заметят — в зале будет слишком много магии: украшения, артефакты на преподавателях и студентах, свет…

— Может, и в самом деле не заметят, — улыбнулась я, крутя ногой так и этак. У меня отродясь не водилось шелковых чулок. Только хлопковые. Я поддернула юбку выше — под коленкой чулок перехватывала подвязка. Не обычная веревка, как у меня, а вышитая лента.

Но…

— Как? — спросила я. — Я же не…

Уж ноги я ему точно не показывала. Да и в платье с вырезом не появлялась. Но линия шеи и плеч тоже была моя — то, что я привыкла видеть в зеркале, как и нога. Или просто иллюзия платья включает и туфли, и чулки?

Опомнившись, я разжала пальцы, выпуская юбку, снова укрывая ноги. Повернулась к нему, не зная, что сказать. Сама задрала юбку чуть ли не до колен, позорище какое!

Взгляд Родерика, казалось, потемнел, а выражение лица я вовсе не могла прочитать.

— Поздно прятаться, и краснеть тоже поздно. — Он шагнул ближе, обнимая меня за талию, склонился к уху. — Я и без того успел увидеть достаточно. Когда рубашка прилипает к твоей спине после бега. Когда ты наклоняешься….

Кажется, мои пылающие щеки сейчас осветят беседку и, прорвав купол темноты, зальют алым сиянием парк.

— Или задирается штанина, показывая щиколотку. Когда ветер распахивает воротник, открывая… — Он скользнул пальцами вдоль моей шеи, забравшись за ворот к краю выреза платья, и от этого прикосновения по коже пробежали мурашки. — Или когда он пробирается сюда… — Его рука легла мне на грудь. — Заставляя меня умирать от зависти.

«Когда им всем это надо — заливаются соловьем», — прозвучал в голове голос Селии. И Родерик тоже… Ну а чего я хочу, он же мужчина!

Надо было отступить, поставить его на место парой резких слов. Может быть, и вовсе влепить пощечину, выдернуть из лацкана булавку и гордо удалиться.

Я не сделала ничего. Просто разрыдалась.

Кажется, если бы я его ударила, он остался бы спокойней. А так его отнесло от меня на несколько шагов.

— Нори?..

Родерик

Его обожгло такой горечью и отчаянием, что Родерик отшатнулся прежде, чем успел опомниться. А Нори расплакалась. Горько и безутешно, словно он у нее на глазах придушил котенка или сотворил еще что-то совершенно непростительное.

И уж точно этим непростительным не могла быть его рука на ее груди. К тварям всех хрупких и беззащитных! Эта девушка никогда не боялась выразить свое недовольство ясно и доходчиво — в конце концов, что может быть доходчивей прицельного удара ниже пояса?

Он застыл истуканом, а она захлебывалась слезами, хватала ртом воздух, заходясь в рыданиях.

Родерик осторожно коснулся ее плеча, но Нори словно бы не заметила. Он взял ее за локоть — вовремя, девушка начала оседать, пытаясь свернуться в комок. Он подхватил ее на руки, опустился на скамейку, пристроив на коленях.

— Не… надо… Уйди, — выдавила она.

Но он не мог, просто не мог уйти, оставив ее в таком состоянии, даже если — особенно если — он сам стал его причиной.

К отчаянию, страху и боли прибавился стыд.

— Уйди, — снова всхлипнула она и, вопреки собственным словам, ткнулась лицом в его грудь, вцепилась в лацканы кителя, прижимаясь всем телом. — Не смотри на…

Кажется, она старалась сдержать слезы, загнать их внутрь, но ничего не получалось.

— Не уйду, — негромко, но твердо сказал он. — Пока не пойму, что с тобой.

— Ни… чего. Все… в…

Ага, все в порядке. Настолько в порядке, что он сам вот-вот завоет вслед за ней.

— Плачь, — шепнул он. — Что бы там ни случилось, проревешься — станет легче.