Но — черта с два, не по-нормальному. Его нет с позавчера. Просто предложила ему посмотреть работу. Просто предложила.

«Я молодец. Я молодец» — твержу себе, точно зубрежку. «Я так ему и скажу, что я молодец. Вернется — скажу. Если вернется. Скажу, а потом прибью».

Вечером Рик все же приходит.

Отчего-то понимаю, что больше не одна в квартире, прежде чем слышу, что пришел. Вожусь на кухне, будто ждала его с работы, ужин ему готовила.

«Позвонить не мог?! По-звон-нить-не-мог-позвонитьнемог...»

Понимаю, что ненавижу встречать его на кухне. Понимаю, что ненавижу ждать, беспокоиться и злиться, выстраивая целый мстительный многоступенчатый план приветственных наездов.

Но, разглядев его, понимаю, что он промок, голоден и вообще — довольно измотан. Осуществление наездного плана откладываю на потом.

Похоже, мы уже поздоровались друг с другом, когда он был в дверях, потому что не здороваемся сейчас.

— В ноуте полазила? — осведомляется он лаконично. — Че, интересно было?..

Так, только не надо сейчас... Ну, полазила... Только не говори мне, что это, твою мать, такая гребаная трагика. Что ты вообще-то свои долбаные вещи забрать пришел.

Однако что-либо собирать он не спешит, скорее остается, нежели уходит и кажется, ждет ужина.

— Все решения я принимаю сам, — коротко, глухо и почти безэмоционально информирует он меня. — Но тебя, я вижу, в мои дела внедрять можно.

Наверно, Франк ненароком что-нибудь ляпнул, проявил какую-нибудь неуважуху и от нее у Рика проснулся его четкий инстинкт самосохранения, который у него вообще-то и так не никогда дремлет.

Ой-ой. Надеюсь, обошлось без мордобоя. Ладно, как лучше хотела.

Он молчит.

Когда «пустила» его в ноябре, не возражал. Наоборот — целовал мои волосы, носом в меня тыкался, может, даже прослезился от благодарности — мне тогда, в той позе, не видно было. Но видимо, на Котти было совсем хреново, а теперь еще не совсем. А может, работать у кого-то в подчинении — тупо не «его» это.

В его молчании затаилась угроза, и угроза эта обращена ко мне, мол, начну пытаться его перекраивать — могу пенять на себя... Хочу попробовать?..

Хочу, если честно. Не потому, что собираюсь его перевоспитывать и не потому, что мне не престижно с ним, безработным, притаскивающим бабло не знаю откуда — и хорошо, что не знаю. Хочу потому, что... хочется его разозлить, а потом посмотреть, как он будет злиться. А еще мне кажется, что с постоянной работой по специальности ему будет лучше, чем без. Как сказать ему об этом, не знаю. Молчу. Так и едим молча.

Когда после ужина загружаю посудомойку, пользоваться которой с недавних пор стала заметно активнее, ощущаю его вымытые руки у себя на попе, а его сыто-успокоившееся дыхание — на шее.

— Остаться решил? — спрашиваю только.

Спокойно, вообще-то, спрашиваю, но «решил» выходит несколько подчеркнуто.

— А че, я лысый? — спрашивает он мою шею и, тихонько царапая, вштамповывает в нее теплые поцелуи.

Не-е, думаю, ты взъерошенный. Резко поворачиваюсь, чтобы сказать ему об этом, и вижу, что — да, как всегда, да еще небритый и помятый.

Но меня уже целуют и лапают, умело залезая везде и повсюду.

Левой Рик как-то особенно тискает мою руку и поясняет:

— Проверить хотел, нет ли у тебя в ней сковородки.

Не удержавшись, хихикаю и соображаю, что — да блин, какой-никакой, а кайф ведь.

Оказываюсь права — кайф действительно наступает. Вернее, уже имеет место быть — мы лишь переносим его в ванную.

Устала?.. Устала... издергалась... злилась... Ничего, целуй... Не злюсь теперь. Не злюсь, потому что уже — в экстазе. Да, вот так... Да, посади на себя... да, посади на него... да, сожми мне попу... да, натяни, натягивай... да, надень, надевай меня на себя... Да, бейся в меня снизу, пробивайся глубже, выше в меня... Да, я выше тебя сейчас... Ты сам меня посадил, сам возвысил... сам такой сделал... да... о, да... Но я не выше ни хрена, это иллюзия все... Да, ты оттуда, с твоих низов вбиваешь в меня иллюзию за иллюзией, какие мне несвойственно испытывать... было... до тебя... Да, снизу-вверх... да, так — не стрелой, не до тонко-острой, режущей боли, а мощнее, требовательней и основательней. И без боли совсем. Да-а-ах-ха-ха-а... дай вжать себя в меня... твое лицо — в грудь ко мне... Еще одна иллюзия, что я дыханием твоим повелеваю, вожму твой нос сильнее, глубже ко мне между грудей — ты задохнешься... не-е-е — я ж задохнусь вместе с тобой от такой болючей вмятины... от тебя в груди... и от тебя во мне... и от того, как высоко, как глубоко ты в меня забрался... Как стонет мое тело от тебя... как изгибается дугой, как норовит сложиться пополам... Как я стону в экстазе... и от жадности... Как бесконечно мало мне тебя во мне — от этого все стонет тоже... Я ж говорила... я ни хрена не выше... Ты приподнял — ты и опускаешь... то есть — да, ты заставляешь опуститься... ты прогибаешь спину... мою... назад... Нет — это я сама... а ты — носом ко мне между сисек... и покусываешь... и рычишь им что-то... И вздергиваешь... и вздергиваешь меня... А я только смеюсь от зарвавшегося наслаждения... от взорвавшегося наслаждения... По взрывам это ж ты спец у нас... теперь я это подтверждаю. Не злюсь, а подтверждаю... Да... Да!.. Я подтверждаю. Только целуй...

В общем, помылись, потрахались в ванной, перенеслись в спальню, потрахались в спальне.

Лежу на нем. Мы завершили тем, что я была сверху. Мои волосы упали ему на лицо, и он развешивает их по себе, расправляет.

— Ты из-за этого так?.. — осведомляюсь. — Что ноут смотрела?..

Вообще-то мне хочется спросить: «Где был?» — но я выше этого.

— Если ты думаешь, что я трахнул тебя и «отошел» ... — он даже не выныривает из-под пелерины моих волос — лишь обеими рукам обнимает-сжимает попу, — ...ошибаешься.