Рик возвращается — а меня давно уже нет в гостиной. Мне не надо уже там быть, потому что я все сделала. Вернее, теперь мне конкретно хочется бежать, делать. Прямо сейчас. Не бегу лишь потому, что поздно, вечер уже, куда я вечером побегу-то.

Со второй страницы его «сертификата» меня только что приветствовала «Sprengberechtigung» — «лицензия на проведение взрывов», и мозги у меня взрываются довольным смехом.

В них разрывается мысль: «Рик, засранец... Это даже не подъемник. Это гребаный трамплин».

***

Как я уже говорила, сносить тоже надо грамотно уметь. Так-с, грамоты у нас есть...

— Слушай, — говорю ему через пару дней в машине — мне приспичивает «срочно» заехать в стройведомство и Рик везет меня во Фридрихсхайн. — Время есть завтра? Подскочишь?

— За каким хером? — осведомляется он беззлобно, впрочем и откусывая булочку. С утра мы успели только потрахаться, теперь едем и завтракаем на ходу.

— Да Франк... — отхлебываю чай из термоса. — Помнишь? Ну, на лыжах катались...

— М-м-м...

— Да им специалист нужен. На ЭфЭм, фирме ихней.

— Какой специалист?

Янтарем на сером в его глазах моментально вспыхивает недоверие, отражается в лобовом стекле.

— Короче, они там ареал купили. На Мекленбургской.

— «Городок»? — припоминает он.

— Ну, они-то, конечно, планируют «городок». «По-тен-ци-ал большой», — старательно передразниваю Франка. — Но там, блин, еще до этого городка... м-м-м... — отхватываю от своей булочки кусман побольше, напутствую его с набитым ртом: — Е-мае... слушай, там перегорожено, сюда заверни... ага... Там же до этого городка... — жую и делаю какие-то неопределенные размахивания руками, — ...там же разгребать и разгребать... А они ж не резиновые. И мы не резиновые, — запихиваю в рот остаток булочки, доедаю. — Верней, у них квалификаций нет. Таких, — прикладываюсь к чаю, обжигаю язык, ойкаю и начинаю тараторить: — И у нас нет. И рук не хватает, заняты все. А сейчас попробуй найди кого. А у него проект завяз. Он достал меня уже.

— Да кто им конкретно нужен-то?.

— Ой, слушай, — морщусь, будто теперь у меня болит обожженный язык (правда, болит), — да я не знаю... ты сам там с ним поговори-спроси... Он тебе скажет. Может, зацепит... Ладно, давай, — целую его на прощанье, — я побежала...

Бегу, а сама думаю: ладно, снято. Может, даже «схавал», хоть он и мнительный — жуть. Интересно, что скажет ему Франк?..

До вчерашнего разговора со мной Франк вообще не подозревал, что взрывника ищет, да так, чтоб прямо у них на ЭфЭм на работу принять. То есть, не рассматривал опцию, что так тоже можно было. Фигня, он не один такой — у меня ведь тоже была опция «пристроить» Рика. Давно была. С самого начала была. Очевидная опция и я тоже ее не рассматривала. Нет, полезная все-таки вещь эти лыжи, хоть и задницу после них только-только ломить перестало.

Тут же, как говорится, и придумывать ничего не пришлось, потому что как есть. «Городок» — это у Франка первый проект таких масштабов. До сих пор он в такое не тыкался и не подозревал, какая это муть, если надо все расчистить до «позавчера», а фирмы по взрывным работам все нарасхват, распланированы по самое не хочу, и тут же и корона, никуда ж не девалась. Они не то, что заряжают — они тупо не берутся, отшивают до «после Рождества».

«Ты как «проектного» его возьми» — жужжала я ему вчера. «Это не помешает. Если договоритесь — пусть посмотрит объект, распланирует взрывы. Там же смета нужна. Они тебе в июне предлагали — ты им смету. Глядишь, на «пораньше» сдвинется что. А там посмотришь».

А мы посмотрим, что ты скажешь.

***

Что там сказал Франк, мне говорят не сразу, потому что — похоже, под впечатлением от спонтанного собеседования — Рик пропадает на полтора дня.

Я успеваю начать нервничать: думала, «мы» завязали с этим делом. Представляю, как он пропал, ушел «в метель», или, там, «в лес». Один черт, неизвестно, к кому, неизвестно, на сколько. Представляю, как крупно поговорю с ним, если он, конечно, вернется. Костыляю себя за то, что «а вот не фиг было взрослому мужику, мурому, как черт...а-вот-не-фиг-было впаривать ему работу. Пусть бы сам разобрался».

Меня колбасит настолько, что я перестаю есть, начинаю пить — кофе, много, слишком — и между чашками — предыдущей и следующей — в состоянии перманентной дерганой взбудораженности умудряюсь обо всем проболтаться Рози.

Рози ругает меня за то, что я себя гроблю, пытается насильно вытащить меня обедать, терпит неудачу, сетует и... выказывает мне свое восхищение:

— Конфет, вот ты даешь. Ты молодец, ты знаешь...

— М-м-м... — киваю я мелко и издерганно. Курила б — затянулась бы сейчас.

— Так а он что?

— Пока ничего. Эту ночь не ночевал. И ту.

— Ой-й... Но ты молодец все равно...

Затем я опять на стройке. Холодно, дождь, ветер, но я ношусь, как угорелая и, как мне самой кажется, не говорю, а тараторю. Злоупотребление кофеином не проходит бесследно.

Теперь ночь не усну, наверно. Как стремно будет лежать одной в постели и приговаривать между постукиваниями зубов: «Я молодец... я молодец...».

Еду домой в сумерках и меня потрухивает.

В самом деле, ведь мы негласно решили, что мы теперь вместе. По-нормальному.