— Но он хозяин этого дома. Он приютил нас и помог нам.

— И что? Раз он хозяин этого дома, то и жизней наших тоже хозяин? И лезть можно куда захочет? И к нам в головы и под юбку к тебе?

Имельда уже набрала воздух в легкие, открыла рот, чтобы выдать какую-нибудь воспитательную тираду, но сдулась, вернув челюсть на место. Она опустилась к нему на кровать. Сидя так, рядом, но, не всматриваясь в его ауру, было терпимо. Мальчишка грел своей чистой энергией.

— Он не лез мне под юбку. И юбки-то у меня нет.

— Это пока не лез. Видел я, как он смотрит. Знаю, что ему надо. Думаешь, я маленький что ли и не понимаю таких «взрослых» вещей? Я два месяца на улице жил. И я воровал. Выживать то надо было как-то. Так что я почти не соврал. Не горжусь, но и не стыжусь. Посмотрел бы я на этого хмыря лощеного, как он бы выжил без своих денег и своей лампочки на улице.

У Имельды сжалось сердце. Она вдруг подумала, что действительно, мальчишке же надо было добраться от той самой тетушки Пеми до Геновера, и еще жить как-то до начала поступлений… При том скрываясь, подозревая все и всех.

— Я не считаю тебя маленьким, — тихо сказала девушка.

— Раз так, то прошу тебя, давай уйдем, — он сел вполоборота к сестре, пытаясь в потемках всмотреться в ее глаза. Его голос был почти не слышим, словно он боялся, что их подслушивают. — Он не нравится мне.

Имельда задумчиво пожевала несчастные губы, тяжело вздохнула, глянув на мальчика.

— Давай не сейчас. У меня нет денег, Митриш. Я не смогу обеспечить нас не то, что лошадью и крышей над головой, а даже едой. И заработать не смогу, потому что я официально разыскиваюсь инквизицией. Не забывай об этом. Мне нужны его деньги.

— Да плевать на деньги. Ну, хочешь, я украду их? Да хоть и у него. Пошарюсь, пока все спят…

— Нет! Митриш, не надо ничего тут воровать! Хочешь, чтобы нас потом еще и за воровство искали? Кстати, по украденным деньгам и найдут. Не стоит перебегать этому человеку дорогу. У него связи там какие-то…

— Тем более, давай уйдем, а?

Мальчик схватил девушку за руку, и перед глазами заплясали белоснежные зайчики, как от долго взгляда на солнце. Девушку потянуло в сторону. Дезориентированная, она вытянула свою руку из его хватки, сползя на пол.

Мальчишка волновался. Его защитная пелена дрожала, как осенний лист на ветру, а энергия его души пульсировала и сияла нестерпимым светом.

— Что с тобой? — перепугался мальчик.

— Ничего, — она сжала с силой глаза, пытаясь проморгаться, — Устала. Я просто устала.

Митриш удрученно поджал губы, о чем-то раздумывая.

— Ладно, поспим тут, а утром свалим.

— Ага.

Имельда покинула комнату брата в подавленных и смешанных чувствах. С одной стороны, ей было приятно, что за ней, наконец, как за нормальной женщиной, присматривает такой эффектный мужчина и пытается помочь, не выпрашивая платы через постель. Имельда усмехнулась про себя: да, даже если бы до нее дошло, вряд ли бы все пошло дальше раздеваний. Увидь он ее голой, пропало бы всякое желание у любого. Один вон уже видел. Пусть и через воспоминания, а не в живую. И где он? Правильно. Сбежал. А даже если бы Эстрич не побрезговал, и у него все равно осталось бы желание, почему бы и нет? Почему не отблагодарить адекватного мужчину за помощь? В конце концов, она взрослая женщина, пусть и не опытная. Кого это волнует. Кому ее судить? Некому.

А с другой стороны, Митриш вроде бы принял ее, стал чуть ближе и искренне заботится о своей сестре — не хотелось его разочаровывать. Все же между братом и мужиком, Имельда никогда бы не выбрала второго. Митриш — единственный близкий человек, кто остался у нее от всей ее прошлой жизни. И рисковать им она не хотела. Но и бежать, сломя голову, без какой-либо опоры — тоже. Куда они сунутся без денег, без защиты? Даже, банально, без нормальной одежды?

— Черт, надо было у Турцела занять, — пробормотала девушка, стаскивая с себя одежду. От глубокой позолоченной ванны в комнате шел пар, круглое зеркало над мраморной раковиной запотело. Ванная комната была не очень просторной, но пустой, а от того казалась большой. В комнате была лишь ванная, корзина для белья и раковина. Туалет находился в отдельном закутке. В небольшое запотевшее окошко попадал свет с того берега и от луны.

Девушка потушила масляную лампу и в темноте забралась в горячую воду. Она нырнула под воду, закрыла глаза и прислушалась к себе.

Удивительно, но она не слышала ничьих ни мыслей, ни воспоминаний. В ушах не шуршал шепоток множества спутанных голосов. Под водой была абсолютная тишина. Только она. И Морок. Он ворочался где-то там, внутри, скобля ее душу невидимыми коготками. Он пробирался все дальше и дальше по нитям ее ауры, заполняя цветное пространство ее души бело-голубыми оттенками. Но девушке, на удивление, не доставляло это никаких неудобств. Имельда чувствовала это, но не могла никак остановить. Она просто знала, что никогда уже не сможет избавиться от того, кого сама когда-то и поглотила. И стоило ли вообще?

Она вынырнула. На маленькой полочке у раковины стояли два флакона и мыло. Флаконы ей были не интересны, а вот мыло да. Спустя десять минут к ней в комнату постучалась служанка: принесла халат и белый домашний гобон хозяина. И если гостевой халат, в принципе, был девушке в пору, то гобон на правом запахе с хозяйского плеча, мягко говоря, большеват. Плечи оказались большими, так что пришлось запахиваться куда сильнее, чтобы полностью скрыть грудь до самой шеи, и обвязываться поясом дважды. Широкие рукава скрыли руки, а длинный подол скрыл ноги, и еще даже осталось, так что ткань волочилась следом за девушкой, когда она спускалась на второй этаж.