Кожа легко поддалась под острым краем инструмента. По нежному рыхлому боку девушки потекла алая дорожка. Даже сквозь тряпку кляпа ее крик, переходящий в визг, раздавался почти по всему дому. Но ее никто не слышал. В этот день никого не было в доме, кроме жертвы и убийцы.

Мужчина остановился на секунду и отошел в сторону за пределы круга. Нож, удерживаемый лишь силой мысли, продолжал проникать внутрь жертвы. Медленно и неотвратимо. Он разрезал кожу, мягкие волокна мышц и податливые пучки нервов. Под телом уже набралась приличная лужица вязкого багрянца.

Глаза мужчины нервно мерцали, так же, как и замкнутый вокруг девушки круг. Вместо агонии он видел прекрасные струйки узора, что выходили из тела, словно акварельные краски, растворенные в воде.

Чистейший страх, агония, боль и искусственная помощь убийцы вытесняли из тела душу, формируя неповторимый узор. Душевные струи тянулись до тех пор, пока в теле не осталось ни капли душевной энергии. Прожитые девушкой года и ее память сотворили из душевной энергии непревзойденный орнамент похожий на нежную алую ветвь виноградной лозы. А ритуал помог полностью вытеснить душу из тела, не оставив никаких следов. Глаза помутнели. Кончик ножа вонзился в пол.

Веки поднимались тяжело. Левый глаз так и вовсе не мог открыться — залитый кровью, которая уже запеклась и склеила ресницы. Имельда хотела потереть глаз, но поняла, что не может. Руки затекли и лишь несчастно дернулись в оковах. Сквозь приоткрытый правый глаз девушка огляделась и попыталась понять, где она и что с ней. Голова трещала. Лоб ныл и зудел. Она припомнила, что ее, кажется, приложили головой о перила лестницы, и понятливо скривилась, простонав нечто вроде «ублбдок». Задранные к верху ноги тоже затекли, но в отличие от рук, могли почти свободно двигаться. Связанные на щиколотках они попросту не влезали в ванну.

— Какого хрена? — простонала девушка ошарашено, приподняв многострадальную голову. Точнее попыталась приподнять, так как ей это помешало сделать что-то плоское и твердое. Предположительно ошейник. — Чертов ублюдок.

Судя по неудобству в шее и невозможности поднять голову, ошейник крепился где-то снизу к самой ванне. Имельда лежала на ее дне, прикованная руками к бортикам этого позолоченного гроба. Не было цепей. Просто не очень широкие крепкие браслеты предположительно из кожи, что замысловато крепились какими-то большими гвоздями с широкой шляпкой к бортикам почти у самой кромки ванны.

Руки в таком положении ужасно затекли и онемели. Браслеты крепко пережимали запястья, поэтому кисти и пальцы не слушались и побледнели. Имельда дернула раз, дернула два, три — безуспешно. На браслетах были выплавлены руны и довольно знакомые. Именно таким пользовался Каил, когда приковывал девушку у себя в подвале ремнями к столу. Это не давало Мороку вырваться на свободу. Да и, судя по всему, они блокировали не только его, но и вообще любую возможность пользоваться внешним источником энергии. Все, что она могла — беспомощно дергаться.

— Чертов ублюдок, — заплетающимся языком повторила девушка, осознав, наконец, в какой ситуации оказалась. Не самым приятным, но и далеко не самым плохим аспектом во всем этом было то, что она по-прежнему была лишь в халате. Ткань задралась на руках и ногах, открыв почти все те шрамы, что Имельда скрывала всю свою жизнь. Над головой наличествовал кран. Мощный, но довольно короткий, не больше ладони в длину. Он был отлит из меди А вокруг была та самая комната с чертовыми стенами в мятном бархате.

— Наконец-то. Устал ждать уже, — раздалось сбоку. Прошуршала закрывающаяся дверь, и, судя по звуку, рядом с ванной поставили стул.

— Не думала, что здесь имеются стулья. Что же ты не умостишь свою задницу на одной из чертовых подушек?

— А я не думал, что мы перешли на «ты». Но раз дама настаивает, — в поле зрения появилось лицо Эстрича. Имельда, увидев его, злорадно улыбнулась. По душе, словно медом мазнули — все лицо мужчины было в ссадинах, а под глазом красовался синяк. И девушка что-то не помнила, чтобы это она так постаралась. А значит…

— Понравился сюрприз? — с трудом хмыкнула.

Мужчина аккуратно коснулся кожи под глазом, едва скривившись, но тоже улыбнулся. Так же тепло и ласково, как улыбался все время.

— Был приятно удивлен. Тебе идут голубые глаза. Ты вообще само очарование, прекрасная как утренний рассвет, — он прошелся по ней взглядом. Имельда, находясь в оковах на дне ванны с раскроенным лбом, имела свое мнение на сей счет, но благоразумно промолчала. — Я, конечно, ожидал выхода этой твоей демонской сути, но недооценил твоих сил. За что поплатился, — в его голосе не было и доли сожаления или злости, словно он считал все произошедшее хорошим жизненным уроком.