– Мадам Филин ведёт очередь. Когда приходит мужчина, сначала ему показывают девушек, чья очередь подошла. И только если он никого не выбрал, тогда пропускает тех, что из второй очереди. Я по возрасту еще нахожусь в пятой.

– Подождите, – у Софьи даже ноздри раздулись. – Перед ним что, проводят девушек, как перед падишахом, будто на выставке?

Юнна прыснула:

– Ну, почти.

– Кошмар. А вы вообще хотите туда, в общий сектор!

– Туда все хотят, – она улыбнулась.

– Понятно. Хочешь, поехали с нами! Мы дальше отправимся как раз туда.

Девушка вдруг замотала руками:

– Нет-нет, что вы. Незамужней туда нельзя! Да и вас, наверное, никто не выпустить отсюда…

За стеной что-то грохнуло и разбилось. Дверь распахнулась с порывом воздуха, из нее вышел Чернов, высокий и взъерошенный. Знакомая однобокая улыбка красовалась на его мужественном лице, пока тот шел пружинистой походкой по широкому холлу.

Юнна шустро забежала обратно за свой стол и села.

– Да будь ты проклят! – рявкнула Филин.

Демид наклонился. В нескольких сантиметрах от его головы пронесся графин, вылетел в приемную и разбился о зеркало в которое только что вдохновлённая секретарша любовалась на жакет. Осколки засыпали весь холл.

– Твою дивизию, – пробормотала Софья.

Демид дошел до нее, взял за руку и, не сбавляя темпа, потащил на выход. Софья обернулась – ну, интересно же! Смотрите-ка, у Чернова настоящий талант доводить женщин до белого каления.

– Провались пропадом! – прокричала мадам Радно, появившись в дверях.

Черные полосы потекшей туши рассекали ее прекрасное лицо, превращая в мечту авангардистов 20 века.

– Ненавижу тебя! Не вздумай появляться в нашем секторе!

Чернов протащил Софью по коридору, красным дорожкам, ступеням.

– Чем ты так ей насолил? – спросила, наконец, она, когда вышли на открытый воздух и солнечный свет.

Демид вдруг остановился и удивленно воззрился на Софью. Так, будто она взяла у него взаймы сто тысяч долларов и вложила их в финансовую пирамиду.

– Что? Что ты так на меня смотришь?

– Во что. Ты. Одета? – угрожающе медленно сказал Демид.

Софья довольно улыбнулась и поставила руки в боки:

– А, ты об этом. Я добыла еду.

Он поднял бровь:

– Оплатив натурой?

Софья толкнула его:

– Подонок ты, Чернов, права Филин, – и зашагала вперед, на ходу натягивая солнечные очки.

Демид догнал ее в два шага:

– Что я должен думать? Меня не было всего десять минут. За это время ты осталась без одежды, в проклятом куске шелка, которому место в стриптиз-шоу.

– У тебя отвратительный образ мысли, – надменно прокомментировала Софья, не сбавляя темпа. – Однобокий. К тому же, господин Чернов, это мне как раз следовало задавать вам подобные вопросы, учитывая время, которое вы провели наедине с мадам в ее кабинете.

– Ты что, ревнуешь?

Нет, вы посмотрите, каков мерзавец! Софья остановилась посреди мраморной лестницы. Ее глаза полыхали.

– Сколько огня! – восхищенно пробормотал Демид и внезапно приник к ее губам в страстном, голодном поцелуе.

Софья уперлась ему в грудь и оттолкнула. Но это было равносильно попытке сдвинуть вулкан, бурлящий, горящий, сжигающий все живое в округе. Чернов целовал так, как делал все остальное, – настойчиво, целеустремленно, четко осознавая свои желания и добиваясь их исполнения, возвращая удовольствие с процентами. Софья сдалась, приоткрыла губы, и его язык тут же проник внутрь, демонстрируя исследовательский голод, присущий Демиду в лаборатории, – четко, направленно, результативно. Софья натурально поплыла. Искусный мерзавец. Погладил теплой ладонью ее шею, прошёлся мягкими поцелуями по скуле, виску, мочке уха, прижался лбом к ее лбу и улыбнулся, открыто и искренне. Его зрачки превратились в расплавленный янтарь. В ответ в животе у Софьи вспорхнула целая стая бабочек. Они бились и неистовствовали. Они хотели к Чернову. Софья сдвинула руку и погрузила пальцы в его волосы. Демид медленно прикрыл ресницы и снова обнял ее губы. Софья рвано вдохнула, колени стремительно превращались в желе. Демид подхватил под поясницу, прижал ближе. Это было колоссальное наслаждение, слишком острое сочетание твердости мужских намерений и мягкости его губ, больших сильных рук, ощущаемых повсюду на теле, освобожденном от жакета, и нежности самих прикосновений. Как будто исполин держал сотканную тутовым шелкопрядом паутинку, хрупкую и светящуюся на солнце, любовался на нее и страшно боялся разрушить. Софье было в новинку такое трепетное отношение. По жизни она привыкла быть сильной и давным-давно перестала ждать от окружающих не то что теплоты, даже участия. Но Демид, наглый, высокий и мощный, умеющий добиваться успеха в любых обстоятельствах, имеющий обыкновение идти по головам, не особо переживая об их самочувствии, вдруг оказался нежным. В сочетании с невероятной концентрацией, которая была второй натурой Чернова, это создавало эффект разорвавшейся бомбы – ядерной бомбы из страсти, желания и огненных губ. Химия обволакивала их, поджигала, раздувала угли.

– Ты как сладкая зефирка, – шепнул Демид. – Воздушная и вкусная.

Софья положила ладонь ему на щеку и погладила пробивающуюся дневную щетину:

– В таком случае ты перец чили.

Губы Чернова раздвинулись в сексуальной усмешке. Проклятье, даже улыбка у него была что надо.

– Продолжай в том же духе, Сонь, и я при случае тебе его покажу.

– Заткнись, Чернов, – и она снова приникла к его губам. Потому что просто не могла им насытиться. Зефир с перцем чили – шикарное блюдо.