Я как раз старательно бубнил под нос «Живой в помощи» (всегда лучше запоминаю на слух), когда в свете небольшой вспышки появился Енох.

— Молитвы читаешь? — удивился он, и ехидно сказал, — похвально, особенно для безбожника.

— А как ещё можно остановить Анфису? — недовольно нахмурился я и перевернул страничку.

— А с чего ты решил, что на неё молитва подействует? — его голос прямо сочился ядом.

— Священник сказал, — ответил я.

— Ты что, в церковь ходил? — удивился он.

— А где, по-твоему, я должен был искать его? — скривился я и принялся читать молитву заново.

— На нас молитвы не действуют, — авторитетно заявил Енох.

— Это на тебя и на Серафима Кузьмича не действуют, — ответил я, — а Анфиса — она другая, и цвет у нее другой, и агрессия чувствуется. Если священник считает, что поможет — надо попробовать. Да и других вариантов у меня нету.

— Тебе обязательно нужно по… — договорить он не успел, в сенях стукнуло, послышались голоса, и Енох моментально исчез.

Скрипнула дверь и вошел Гудков. За его спиной топтались Зубатов и Нюра. В сенях остался ещё кто-то, я не разглядел.

— Говорят, ты в церковь ходил, — без обиняков, прямо с порога хмуро заявил он. — Это правда?

Я невольно восхитился. Это ж надо! Я только что вернулся, пробыл там от силы минут двадцать, но пусть полчаса, — а уже Гудкову доложили. Оперативно работают неравнодушные граждане.

— Ходил, — кивнул я, отпираться всё равно смысла не было, — и даже литературу вот взял.

Я показал брошюру с молитвами, которую как раз листал.

— В попы решил податься? — хохотнул из-за спины Гудкова Зубатов. — А я предупреждал — не только вор, но и мелкобуржуазная контра!

— Зачем тебе этот хлам, Капустин? — недовольно спросил Гудков.

— Изучаю аргументы с противоположной стороны. Хочу убедиться, что мы все делаем правильно… — начал я, но он меня перебил:

— Нет никакого сомнения, что мы всё делаем правильно. Выбрось этот хлам в печку и больше туда не ходи!

— Мне было интересно посмотреть, — опять начал объяснять я, и опять мне не дали сказать ни слова.

— Ты меня хорошо слышал?! — рявкнул Гудков, — пусть ещё только узнаю, что ты там околачиваешься! Ещё и в школу твою напишу! Не только ты умеешь письма писать. Капустин! Ты меня понял?

— Да, — вздохнул я.

— С этой церковью надо решать кардинально! — сказал Гудков Зубатову.

— А я давно говорил, давайте взорвём её к чертям!

— Не согласен, — продолжил очевидно, что старый спор Гудков, — взорвать — не строить, а помещение там неплохое. Детишкам шикарный клуб будет.

— Или конюшню сделать можно, — поддакнул Зубатов и мелко засмеялся.

— Очень смешно, — не удержался я, и Гудков тотчас же переключился на меня:

— Я смотрю, много свободного времени у тебя появилось, Капустин, — проворчал он.

— Так ты дай ему побольше работы, Макар, — принялся подзуживать Зубатов.

— Свою работу я выполняю в полном объеме, — сквозь зубы отрезал я, — даже ту, которой меня некоторые незаконно эксплуатировать пытаются. А что, сирота же, заступиться всё равно некому, можно и покуражиться.

— Поговори мне! — рыкнул Зубатов.

И тут Барсик, который всё это время спокойно сидел рядом со мной и, прищурившись, не обращал ни на кого внимания, вдруг подпрыгнул, зашипел, распушил хвост трубой и с надсадным криком прыгнул Зубатову в лицо, целясь когтями прямо в глаза. Попасть не попал, но на щеке у того осталась ощутимая царапина, точнее даже борозда.

— Ай! Тварь! — взревел Зубатов, но Барсик уже шмыгнул под печку.

Я невольно аж восхитился — вот так Енох, вот подгадал и отчебучил!

— Ну ты видел?! Видел?! — надрывался Зубатов, растирая кровь на щеке, и заверещал. — Я убью его!

Он схватил кочергу и начал резко тыкать её под печь.

— Осторожно! — сделал ему замечание я, — печь мне не развали, мне вообще-то ещё здесь спать.

— Сволочь! — Зубатов устал и со злостью отшвырнул кочергу прочь, — надрессировал кота, он на людей кидается!

— Барсик просто не любит, когда меня обижают, — равнодушно пожал плечами я, — он меня защищает, как умеет.

— Надо его потравить, Макар! — не слушая меня, заявил Зубатов, — надо будет на селе крысиного яду спросить и рассыпать.