Меня облачили в традиционный синий камзол с золотым шитьем и проводили на крыльцо ратуши. Там уже ожидали уцелевшие почетные граждане города и свита. Немало первых лиц городского совета взирали на меня с ужасом. Им тоже предстояли допросы, но у них была возможность обелить себя, особенно если их имен не обнаружат в списках «откатов».

Леди смотрели на казнь с балкона ратуши. Даже с такого расстояния я видел, что моя соколица бледна, а ее дамы чрезмерно веселы.

Чуть позже к Инире присоединилась Аделаида со своими подругами. Девушки уже избавились от монашеских серых одеяний, и гвардейцы охраны посматривали на балкон с большим удовольствием.

Я долго думал, стоит ли допускать племянницу к подобным зрелищам, но потом решил, что ей будет полезно увидеть, к чему может привести принятое неверное решение.

Получивших смертный приговор чиновников и торговцев в их обычной богатой одежде усадили в телеги возле тюрьмы и привезли на площадь. По дороге толпа жадно глазела на них. Многие горожане шумно удивлялись, что столь прилично одетые люди могли вершить такие страшные дела.

На площади палач по одному выводил их на помост и, сдернув с преступников пелиссы и камзолы, давал взамен грубые рубахи, которым надлежало стать и саванами.

После наступало время глашатая: молодчик в ярком камзоле громко читал описание вины преступника и приговор, вынесенный королевским судом. Его звонкий голос врезался в гул толпы, как нож в масло.

Когда перечислялась вина приговоренных, горожане подняли ропот, в преступников полетели огрызки яблок и пирожков.

Когда глашатай объявил, сколько детей было продано в рабство, главного судью города едва удалось отбить у разъяренных женщин. Особую роль сыграло то, что в ходе следствия достоверно узнали – изрядное количество детей просто похищалось в небогатых кварталах.

Однако, жалея этих несчастных женщин, я все же не стал устраивать из казни зрелище – отменил предложенное судебной палатой четвертование, вырывание языка и отрубание рук. Всех было велено повесить, и лишь главного судью, знающего, что творится в городе, все единодушно приговорили к смерти от голода.

Тесная железная клетка уже была взята с корабля работорговцев и установлена на высоком помосте. Прежде видного городского чиновника ввели в клетку и заварили ее, не оставив двери вообще. Теперь он должен был наблюдать, как гибнут на виселице те, кто платил ему за преступные решения.

На балконе, где стояли дамы, было удивительно тихо. Вначале фрейлины пытались поддержать толпу одобрительными криками. Однако дамы Аделаиды стояли смирно, а Инира цыкнула на прочих, упрекнув их в неприличном поведении, и леди умолкли.

Едва закончилась казнь, я встал с кресла и велел подавать кареты к заднему крыльцу – площадь была так запружена толпой, что выбраться оттуда не представлялось возможным.

Пока слуги готовили кареты, меня одолели чиновники. Отсутствие короля в течение месяца привело к тому, что гора бумаг сопровождала меня везде – даже в спальне.

Уроки фехтования пришлось сократить, трапезы и смена костюмов превратились в краткие передышки, и даже во время принятия ванны мне зачитывали некоторые бумаги, требующие размышления.

Перебирая свитки, я отметил, что многие придворные были явно разочарованы тем, что я не пожелал задержаться до конца действа. Они тянули головы в сторону площади, стремясь рассмотреть то, что там происходило.

Но мне противно было видеть, как палач распродает одежду казненных. В это же время бесплодные женщины старались оторвать клочок камизы повешенного, а мужчины выкупали куски веревок на магические амулеты и талисманы, приманивающие удачу.

Когда я сел в карету, мне подали две записки: одну от Иниры, другую от Аделаиды-Констанс. Я торопливо распечатал простой белый конверт с четкой подписью вместо адреса:

– Ваше Величество, – писала моя будущая невеста, – дабы избегнуть в этом городе повторения истории с несчастными сиротами, я предлагаю вашей военной академии и лучшему монастырю Светлых сестер устроить приют на границе небогатых кварталов. Для этого потребуется лишь ваше распоряжение и выделение некоторой суммы для ремонта или строительства подходящего здания…

Дочитав письмо, я невольно расстроился, что в этой короткой записке не было ничего, сказанного мне лично – только королю, блюстителю закона. Однако ровные строки не давали простора чувствам.

Легкомысленный розовый конвертик, украшенный бумажной розой, я открыл во вторую очередь.

Аделаида писала:

– Ваше Величество, глубокоуважаемый мой дядюшка! – (Вот уж когда я в полной мере ощутил свой возраст!) – Печальное происшествие с бедными сиротами и юными девушками привели меня к мысли, что в Иргуте необходимо устроить приют…