Я не понял, к чему последняя фраза, но особо и не переживал. Любые проблемы я привык решать по мере их возникновения.

Заседание возобновилось со слов императора.

— Уважаемые члены комиссии, — обратился он к сидящим отдельно абсолютам. — Я попрошу каждого из вас проголосовать. «За» казнь или «против» казни, а значит, за сохранение жизни Никите Александровичу Державину, как рьяному защитнику императорской семьи, — все заметили последнюю оговорку монарха, и, как мне показалось, она сделала только хуже. — Но каждого я также обязываю обосновать своё мнение, чтобы оно не было слишком уж легковесным. А пока вы готовите свои речи, прошу высказаться Илью Вяземского и Андрея Блока. Так же, полагаю, никто не будет возражать, если выскажется моя дочь.

Первым взял слово Вяземский. Он единственный, кто продолжал сидеть, пока говорил, так как встать, судя по всему, он не мог.

— Скажу коротко, — сказал он. — Меня не связывают тёплые и длительные отношения с домом Державиных, однако в какой-то момент Никита Александрович спас моего внука. От позора точно, а, возможно, и от чего-то более серьёзного. Прошу это учитывать при вынесении своего приговора. Что по остальному, ни на кого из присутствующих в этом зале ментально не воздействуют. У меня всё.

Следом встал новый менталист Блок.

— Ментальных воздействий не обнаружено, как и закладок на конкретные действия, — отчеканил он и сел.

Слово взяла Варвара.

— Я просто хочу сказать, что Никита Александрович неоднократно спасал мою жизнь и выручал в трудных ситуациях, — сказала она ни разу не дрогнувшим голосом. — Поэтому могу сказать, что он не несёт опасности. И могу поручиться за него.

По залу прошли шепотки. Но, как и в случае с императором, я не был уверен, что это выступление пошло мне на пользу.

Дед от выступления отказался. Он сказал, что все и так понимают, что он будет за внука. Зачем лишний повод перемывать потом кости? В целом, я его позицию разделял. Вообще он мне казался оплотом здравого смысла в сложившейся ситуации.

Оказалось, что я его недооценивал. И сильно.

Первым из магов-абсолютов встал старый маг Шуйский.

— Общего мнения нам достичь не удалось, — сразу сказал он. — Поэтому голосовать мы будем сейчас. Я, как уже сказал, голосую «за» казнь, так как в сложившихся обстоятельствах умение смешивать стихии полагаю опасным для государства. Все мнения я услышал и вижу, как в них вместо здравого смысла говорят эмоции. Закон велит предать Никиту Александровича смерти. И я, как человек консервативной закалки, выбираю главенство закона над людьми.

— Ноль — один, — сказал я, решив считать тех, кто за меня первыми, а тех, кто против, вторыми.

Следующим слово взял Вадим Громов.

— Я против казни и за жизнь, — сказал он. — Не знаю уж, когда у нас стало считаться консервативным истреблять хороших людей, я в таком случае слишком молод для такого. Друзья, мы все друг друга знаем не один год! Давайте не творить фарс. Никита — отличный парень, не раз доказавший, что верен своему отечеству и роду. У меня всё! — и он с некой даже озлобленностью сел обратно.

И вот тогда я понял, что не всё идёт так, как он хотел бы.

Третьим встал Горчаков.

— Возможно, многие знают, что в моём роду не так давно случилось несчастье. Мой юный племянник до инициации подавал огромные надежды. Чего уж теперь скрывать, он должен был стать сильнее меня. Но во время инициации что-то пошло не так. Сначала он оказался нулевиком, а затем очень быстро умер от истощения магических сил. Если не понимаете, к чему это всё, сейчас объясню. Случай моего рода не единственный. Очень много молодых людей гибнет по неизвестным причинам. Обратитесь к статистике, и вы обомлеете. Очень скоро получится так, что вас некому будет сменять. А вы хотите здоровых и полных сил убивать. Побойтесь богов! И отпустите юношу домой. Магия у них смешалась против закона, тьфу!

— Два — один, — сказал я сам себе.

Но дальше встал Карякин, сходный с боровом. Даже нос был слегка пятачком. И, как я понял, он даже гордился своей внешностью, иначе давно уже привёл бы себя в порядок.

— Казнить однозначно, — высказался он. — Просто посмотрите, какую смуту он вносит в общество одним своим появлением. А, если посмотреть в будущее, будет видно, что он станет гораздо страшнее Разумовского и всех ему подобных. Зачистить проблему до её появления — таков мой девиз, — закончил он и тяжело бухнулся обратно в кресло.

— Два — два.

Затем сразу трое высказались против меня. И у всех примерно одно и тоже было: мол, человек, может, и хороший, но закон есть закон и вообще. Больше всех порадовал Анатолий Еремеев, который сказал примерно следующее:

— Если закон менять под каждого положительного человека, то смысл в таком законе сам собой отпадает. Все сразу станут «хорошенькими», и ни на кого управу не найдёшь. Мы казним не конкретного человека, мы даём урок другим, так было во все времена и так будет впредь.