Домовик, почуяв, что о нем думают, мельком глянул через плечо и смущенно засопел.

— Кузя, а кто тебе имя дал? — неожиданно спросила Лиза. — Никифор или Ядвига?

Жалобно звякнула чашка, нелюдь вздрогнул, отвернулся и нехотя, чуть слышно ответил:

— Ее звали Полинка. Ей было 7 лет. Она могла меня видеть и …— он сглотнул, — мультики очень любила. Вот и…назвала меня так.

Он виновато улыбнулся, протягивая Лизе дымящуюся кружку.

— Держите чай. Если что, я новый сделаю. Простите…

Ведьма обхватила кружку ладонями, отпила глоток. Сморщилась от резкой горечи. Не нужно было мальчишку про имя спрашивать. В напиток проникла боль недавней утраты и глухая тоска за погибшей людской семьей. Домовой потянулся было забрать испорченный чай, но Лиза мотнула головой, мол, пускай. Горечь медленно таяла, оставляя странное послевкусие — мягкое, как осенние лучи солнца на ворохе опавших листьев, и прохладное, как талая вода в ладонях.

— А у меня бабушка ум…ушла ночью, — девушка задумчиво уставилась в крохотное оконце. — Наверняка, она давно это задумала, а я не замечала, или не хотела замечать. И старый леший тоже ушел. Теперь вот я…сама. Понимаешь?

Домовой сдержанно кивнул, осторожно присел на край лавки и, переглянувшись с Мурзой, легко и бесшумно подвинул массивный дубовый стол. Поближе к голодной хозяйке.

Хитрец!

Решил во что бы то ни стало Лизу накормить ранним завтраком. Аромат свежей выпечки защекотал нос.

Она и не заметила, как слопала целую тарелку пирожков. Горячих, с хрустящей масляной корочкой и сочной начинкой. После плотной еды сил заметно прибавилось. Захотелось выйти во двор, осмотреть, так сказать, свои владения при свете дня.

Накинув высохшую куртку и натянув шапку, Лиза толкнула дверь, глубоко вдохнула чистый морозный воздух и огляделась.

Косматые тучи низко ползли по сумрачному небу. Казалось, ещё немного, и они, зацепившись за острые верхушки сосен, с треском прорвутся, обрушаться густым снегопадом, наглухо засыпят вросшую в землю крышу.

Стена леса скрадывала дневной свет. Деревья вплотную подобрались к обережному кругу, нависли над ведьминым жилищем молчаливыми стражами.

Ни ворот, ни забора вокруг дома не было. Бабушка давным-давно убрала их за ненадобностью. Остались только столбы — древние, почерневшие за долгие века, с избытком напитанные заклятиями и колдовской силой. Полустертые знаки, вырезанные ещё старой Ягой в совсем уж незапамятные времена.

Крохотная поляна, затерянная в сердце бескрайней чащи.

Место, куда сходятся невидимые тропы мира живых и…мертвых.

Сотни невидимых глаз следили за невысокой хрупкой фигуркой в темном дверном проеме. После ночной круговерти лес затаился, замер в ожидании.

Лиза поежилась. Дернула плечами, сбрасывая щекотку чужого взгляда. Вытащила из-под свитера амулет, оставленный напоследок Ядвигой любимой внучке. Ту самую монету, наследство старой чаклунки. Потертый кругляш придал уверенности и разогнал нелепые страхи. Чего ей боятся?!

Это ее лес.

Последнюю волю Ядвиги Лиза исполнила в точности. Уходя, бабушка приказала настрого — в сию же ночь обновить и замкнуть круг, собственной кровью начертить обережные знаки, права на лес заявить, пока новый Лешак не объявился! Амулет не снимать — в нем память о первой хозяйке этого места. Старая ведьма самолично надела внучке на шею серебряную цепочку с бесценной монетой, вложила в ладонь нож — тот самый родовой клинок, что хранила со времён своей юности, крепко обняла Лизку на прощанье, и, сделав шаг назад, бесследно растворилась в метели.

Лешек таки сдержал слово — открыл названной сестре короткую тропу на мертвую сторону.

Открыл и сам шагнул в темноту следом за ней.

Лиза бродила в призрачной снежной мгле, проваливаясь по колено в сугробы, выискивая в буране заметенные древние столбы, исколотыми пальцами нащупывала колдовские символы, напитывая полустертые линии кровью.

Ресницы смерзлись, руки немели от холода, озноб пробирал до костей, сердце ухало и колотилось в ребрах. Сила текла сквозь нее темным потоком, смешиваясь с острой болью потери, застарелым гневом, давней детской обидой, смешивалась и… вытекала сквозь раны, очищая и исцеляя душу, оставляя после себя звенящую пустоту и пугающее чувство обновления.

Как долго ворожила — Лиза не помнила! Она потерялась в глухой бесконечной ночи, в тоскливых завываниях ветра, призрачных голосах заповедного леса.

Гудели сосны под напором урагана. С жутким треском падали ветки деревьев, в безлунном небе неслась дикая охота, обгоняя рваные ошмётки облаков, внушая безмерный ужас затаившимся в темноте.

Уничтожались прежние устои и клятвы, ломались старые договора и обеты. Уходило прошлое, менялся и перерождался Лес — граница живых и мертвых, людей и нелюдей.