Пока девица стелила свежую постель, сидел на полу с её сыном. Он вокруг меня ползал, за шерсть цеплялся и начал на ноги вставать.

— Рада, видела уже, что у тебя сын ходит?

Она повернулась резко, бросила подушки.

— Нет ещё! Так ему рано же!

— Сама взгляни.

Радогор, хватаясь за меня, как за стенку мохнатую, ходил вокруг кругами.

— Мой хорошенький сыночек понимает, что расти надо быстрее! — Рада закрыла лицо руками, потом упала рядом, подползла ближе.

— Что с тобой опять, девица? — спросил я. Как-то странно на меня она смотрела. — Ты если снова жалеешь, что замуж за меня не вышла, не жалей больше. Я бы хоть так, хоть эдак стал после битвы зверем. Так что считай, что отвела тебя твоя судьба, повезло тебе.

— Что ты говоришь такое, Леший! — она меня ударила по лапе. Ощутимо, всё же богатырка. Потом уткнулась мне в плечо мохнатое.

— Что ты всё льнёшь ко мне, девица? — я не мог понять, что с ней. За мою другую лапу держался сын её и ходил туда-сюда: за спину мне и обратно. — Была бы в прошлый раз чуть посмелее, было бы что вспомнить, сейчас ластиться бесполезно.

— Ни о чём другом не можешь думать? — она меня обняла, всхлипывая. Если какая девица при мне начинает плакать, потом для меня всё заканчивается как-то плохо. Попробовал отпихнуть её осторожно, чтоб когтями не поцарапать.

— Ты совсем не боишься меня? — спросил её.

— Нет, — она повозила мне по шерсти мокрым носом. Чихнула. — Ты мохнатый и тёплый. Будто сижу на шкуре.

— Это и есть шкура. Только она моя и на мне.

— Тепло, — повторила Рада, погладив по голове как раз подошедшего сына. — Если б ты был добрый молодец, я бы смущалась, волновалось б сердце. А так… просто уютно.

— Рада, — я её всё-таки отпихнул. — Я же не собака.

— И никак тебе не обернуться человеком?

Чего им всем надо от меня? Чтобы стал как раньше, таким, каким им нравился?

— Вон дитя по тебе лазит, и не упал сынок ни разу, — продолжила Рада.

Так известно, что дитя любое будет умнее женщины.

— Рада, я нежить.

— Я поняла тебя, — она подняла мою лапу и приложила к своему лбу. — Нежити — нежить, человеку — человек.

— Кстати, об этом. Пока ты Лесовичка, обернуться в один миг можешь нежитью, дай только повод. Я заберу у тебя метку.

Я не стал отнимать свою лапу, и Раду быстро обвили ветви и гибкие прутики. Она вскрикнула. Снова обожгло ей кожу. Но забрать быстрее выходит, чем подарить.

— Всё, освободил тебя от лесных обязанностей. Больше ты не Лесовичка. Но мой лес тебя запомнит, тут беды не жди. А в других местах: там, куда мне ходу нету — нечего носить тебе мою метку. Это только разозлит другую нежить, ведь понимают — те, кто не безумные, что раз Леший я, то привязан к Лесу, и каким бы сильным я и страшным для них не был, а к тебе на помощь не приду. Так что лучше не искушать судьбу и не быть ко мне привязанной. Я выдам тебе какой-нибудь знак свой и что-нибудь из своего оружия. И меч Кощея береги. Навряд ли встретишь где ты колдуна сильнее. Кто понимает в колдовстве, никогда с тобой не свяжется. Поняла меня или нет? Кивни.

Что-то в общении с женским людом стал я мнительный. Рада кивнула. А потом ответила:

— Забрал ты метку или нет, не так важно мне. На сердце метка навсегда останется, ты мой любимый братец лесной названный. И так и будет.

— Забирай ребенка и иди спать, — отдал ей сына, сам с пола поднялся.

— А ты не с нами? — спросила. Только что объяснял ей, что куда мне, зверю?

— Нет, пойду в пристройку. Что где в доме — ты знаешь. Кикимору не тревожь. Что-то она, на тебя глядя, волнуется.

Рада подняла Радогора на руки и полезла на постель. Я вышел из комнаты. Прошёлся по дому. Вышел во двор. Сел на порог. Кикимора не вышла меня пораспрашивать. Ну и хорошо. Рядом зазвенела, засвистела в глиняном горлышке нехитрая песенка, резанула мне по сердцу. Мне напоминание.

У крыльца моего устроил я ловушку ветру. Зарыл кувшины в землю и какие-то бутыли, что полегче и потоньше, подвесил на сети верёвочной. Теперь когда ветер дует, он играет на них. Из горлышек их звуки вырывает и друг о дружку подвешенную утварь стукает.

Было в них вино. От Мокоши целая бочка и бутылей как ни с дюжину. Привезла мне настоек заморских и хитрых вин на пробу. Это зря она. Уже потом я понял, что зря.

Спалось мне плохо, а мы с Воднейшеством раньше были любители пораспробовать разных крепких напитков. И по вечерам я, сидя за столом один, принялся с Воднейшейством водить разговоры в пустоту, напитки эти пробуя. И чуть так и не спился.

Дошло однажды до того, что под руку некстати попалась мне Кикимора. А много накопилось у меня к ней неприятного. То, что плохая она Хозяйка, я уж пережил. Я неприхотливый и быт у меня бесхитростный. В конце концов, она хорошей хозяйкой в доме быть не обязана. Но на реке кроме неё Хозяйкой быть ведь некому.