— Мара, так и впрямь у себя держишь смерть Кощееву?

— Ой, да не про то речь, — она попробовала вырваться.

— Нет, Мара, стой! Что ты там про скорлупку и иголку говорила? Ты что, раздавила яйцо со смертью Кощеевой и сломала иглу?

— Ну что сразу сломала? — она насупилась. — Ну любопытно было, но не более того.

— Так ты нашла и остров, и гору, и дуб, и ларец разглядела, и зайца вынула?

— И что? — Мара смотрела с вызовом.

— Где игла, Мара? — спросил я.

— Где, где! — передразнила она меня. — В сердце у меня та игла, доволен?

— Как это она у тебя в сердце? — не понял я.

— А вот так! — Мара развела руками. — Открыла ларец, поймала зайца, съела его вместе с уткой и яйцом её. Так игла во мне и оказалась. Проткнула меня изнутри, вросла мне в сердце. Вот и маюсь я который век, ношу внутри себя смерть мужа своего. Вот и болит, ноет всё нутро — колет его та иголка, напоминает о себе.

— Это как же ты и зайца, и утку, и яйцо съела? — ещё больше удивился я.

— А так… Лешенька? — она посмотрела лукаво. — А вот как Заяц умудрился Утку съесть, ты никогда не думал? Тебя то не смущает?

— Так ты… стало быть… выдумала всё? — опешил я.

— Может и да, а может и нет, — она хитро подмигнула. — Я вообще хорошая выдумщица. Надо же как-то развлекать себя бессонными ночами, пока муж любимый, Кость проклятущая, по Василисам летает.

— Мара…

— Отдохнул? Пошли рубиться дальше. Надо когда-то эту битву заканчивать.

Супостата мы теснили, но бой шёл тяжело. Что Горян ранен — уже хорошо видно. Мара устала, я вымотался, Колдун главный — вожак вражеский — ещё не убит. Не вышло у людской дружины первое наступление, отходить им пришлось, а нечисти их прикрывать. А теперь у Колдуна того и получше защита. Что проигрываем мы, мне думать не хотелось. Лес горел, Водяной тушил, как мог, а при всём при этом Кощей с Горяном продолжали выжигать врага. Да всё на меня оглядывались. Терпеть уже не было мочи.

Я умирал.

Водяной следил за нами из реки. При самой крайней необходимости рубил залётную нечисть. Пожары он тушил, не подпуская огонь к сердцу леса, но при этом пламя, которым Кощей и Горыныч жгли врага, сбивать не мог. Не имел права. Я всё понимал, но не было сил терпеть. Для себя я решил, что нельзя сгореть, пока не убьют Колдуна. Тогда уже и ловушки наши отработают, оставшуюся нежить так порубим, а я… Я свою миссию выполню, когда больше не будет надобности в поддержании Кощеевой сети в лесу.

Рубились мы долго.

Долго, яростно, вгрызаясь топорами и мечами в плоть, ломая друг другу кости. Много крови приняла в себя наша земля. Красной и влажной стала почва. И казалось, нет конца этой битве, а всё же замаячила впереди надежда.

Всё больше нежити согнали мы в силки. Всё больше пришлых людей полегло из чужой дружины, из вражеского войска. Всё меньше и меньше оставалось тех, кто охранял их колдунов и главного колдуна. А всю нечисть вокруг врага мы перерубили.

Мара много надежды возлагала на людскую дружину. По её словам — того человека должен убить человек. От любой нежити он заговоренный.

Я следил за тем, как медленно, но верно, подбирается к Колдуну Радимир. Шёл он по чужим телам, срубая головы, уверенно, неотвратимо, грозный и тёмный, как гора. Дружина их яростно помогала. Времени оставалось мало.

Отлучался на время Горян, отлучалась и Мара — летали они посмотреть, держится ли там Рада? Обещали, что будут заглядывать и заглянули. Только я и Кощей не были. Заняты мы здесь. Держим сеть.

— Алёша, ты как, держишься? — Кощей спросил.

— Не знаю, — я ответил. — Уже не чувствую тела. Один огонь по жилам течёт.

Леса сгорело много. Стояли мы на хрустком слое горячих углей и пепла.

— Не доберутся люди до Колдуна… — Кощей помотал головой. — Надо его отвлечь посильнее, заставить за нежитью своей следить. Пора взрыв устраивать.

— А закончится всё, как голова Колдуна с плеч падёт? — спросил я.

— Нет, то вряд ли, — Кощей призадумался. — Такая мясорубка запущена. В один момент по отсутствию повеления она не остановится. Нежить своей волей обладает многая. И нежить эта обезумела. Даже если Колдуна их убьём, тут же ещё хуже станет — получим свору его неуправляемую.