Если бы его спросили, зима или лето на улице, вряд ли бы он смог правильно ответить.

Перед самой защитой Дрожайший отдал читать работу Волгина нескольким своим знакомым ученым и получил положительные рецензии. Он все предвидел заранее, и если бы Волгин вступил в партию или, предположим, сделал доклад, о котором просил Дрожайший, то мог бы стать самым молодым доктором наук за всю историю университета. Мог. Так думал профессор Дрожайший. Рецензенты назвали диплом «талантливой диссертационной работой, способной обогатить нашу науку, и выразили готовность рекомендовать ее в качестве диссертации с некоторой корректировкой акцентов в выводах, требующих чисто научной отработки».

После защиты Волгин вышел из аудитории бледный, никого не видел и ничего не слышал. Он не понимал, приняли ли его защиту, как оценили, хотя все уже было ему сказано.

Дрожайший поздравлял его, встретив в коридоре, сказал, что все прошло блестяще, и «защита диплома» скорее всего перерастет в защиту диссертации.

– Кандидатской или докторской? – спросил Волгин хриплым голосом, следуя за профессором на кафедру.

– Назвали, как я и просил, просто «диссертацией», а мы уж решим с ректором, как ее назвать.

– Что мне теперь делать, Эдуард Исаевич?

– Терпение, мой друг, терпение.

Волгин еще некоторое время стоял в коридоре и увидел в окно, как из университета торопливо выскочила Козобкина. Ей так шла обтягивающая бедра черная юбчонка и ослепительная белая кофточка, соблазнительно обтягивающая бюст, поверх которой была наброшена ярко-оранжевая толстая кофта. Она стремительно, как бы не замечая никого, но в то же время отмечая все вокруг себя, направилась к воротам.

Прошло три месяца с тех пор, как студент Волгин защитился. Он уже получил диплом, снял с него копию, и со всеми необходимыми по такому случаю документами по совету Дрожайшего отдал в отдел аспирантуры. В планы Волгина входило признание его диплома диссертацией и присвоение ему звания доктора наук. Профессор со своей стороны сделал все возможное: получил несколько отличных рецензий, завизировал оценку доклада Волгина на ученом совете у академика Белобровского и при случае упоминал, что академик Белобровский отметил значительность и актуальность доклада молодого соискателя. И что в свете решений двадцать второго съезда партии стоило бы подумать о выдвижении молодых научных кадров. Все кивали и поддерживали Дрожайшего. Но дело с места не сдвинулось, и данное обстоятельство тревожило профессора.

А что делал полковник государственной безопасности на заседании ученого совета? Свинцов сидел в тени; лицо его можно было увидеть, лишь хорошенько присмотревшись. Волгин все-таки узнал его и покрылся холодным потом. Не случайно на ученый совет пожаловал полковник Свинцов. Говорить или нет о своих догадках Дрожайшему? Он понимал, тот перепугается и – на этом все кончится. Но неужели академики, профессора, ректор, наконец, меньше значат, нежели один полковник КГБ?

Прошло три месяца прежде, чем он понял, почему на ученом совете присутствовал полковник Свинцов.

Сосед Волгина по комнате Иван Мизинчик спал, сытно посапывая, отвернувшись к стене, поджав под себя ноги в синих носках. Он спал всегда, стоило ему прислониться щекой к подушке, как тут же им овладевало дремотное ощущение покоя, и он сразу засыпал. Волгин выждал некоторое время и разбудил его.

– Послушай, что ты все время спишь?

– А что такое? – удивился Мизинчик, поворачивая свое криворотое лицо к нему, потягиваясь и отходя ото сна.

– Скажи, если, Вань, появился на защите человек, который тебя не любит, и более того, питает к тебе ненависть, что означает сие?

– Дурак только не знает: помешать тебе хочет, – отвечал просто Мизинчик, протирая глаза, – А что? Ты ж защитился.

– Я защитился, но не в этом дело. Мне профессор сказал, что дипломная моя работа тянет на докторскую.

– И что же, Владимир? Если профессор сказал, то все нормально. От него все и зависит. Помешать может только полковник КГБ. Не меньше.

Волгин смотрел в окно. Мысли о полковнике Свинцове рождали в нем злость, и в то же время желание действовать. Он уже не рад был, что завел разговор с Мизинчиком, мелким и жалким человечком, смыслом жизни для которого были сон и тарелка супа.

– Скажи, Ваня, ты ко мне попал случайно?

– Ты имеешь в виду комнату, в которой ты живешь, ну так комната не твоя, а государственная, – отвечал недовольно Мизинчик, натягивая штаны.

– Но если ты на заочном, то ты не должен жить в общежитии! – Волгин в упор смотрел на Мизинчика.

– Знаю. Вот и собираюсь переходить. А думаешь, у меня тут знакомые есть? Есть. Не скрою. Вот и молчи. Не устраивает? Меня все устраивает. Советской властью я доволен.

После этих слов Мизинчика Волгин окончательно убедился в своих предположениях.