Напряглись, затаились, ждут. Тут и Дробницу привели. Независимый, походочка блатная, волосы взъерошенные, отросшие - к воле готовится.

– Здрасьте, гражданин майор, - наигранно спокойно так, через губу здоровается, сопляк.

Все ему здесь нипочем, и в сторону актива даже не взглянул. Помнил я его, как же, нарушитель был ярый - дрался, выпивку находил, кололся - в общем, весь набор...

Смотрю по списку - да, ему через две недели на свободу, звонком освобождается - срок до конца досидел. А мог на два года раньше выйти, но это не про него, этот - не мог. А что ж он подстрижен-то так, под черта какого-то?

– Известно, кто подстриг... парикмахер ваш, - уязвленно отвечает этот Дробница.

– А скажи мне, почему Сычов в изоляторе?
– спрашиваю.

– Ну, парикмахеру надавал пачек, - юлит.
– Только я-то тут при чем? У них свои разборки...
– пробует возмутиться, но тут же сникает под моим взглядом.

– А может, и при чем, а? Он в зависимость к тебе попал, верно?

– Какая зависимость?
– взвился.
– Ну, говорил ему, чтобы на глаза не попадался, а то кочан сверну. Ну и что, мало такого у нас говорят...

Все я понял, цепочка замкнулась, а вялые враки на лице у него написаны.

– Понятно, - говорю, - пять лет отсидел и ни хрена не поумнел. А ведь тебе уже сколько?

– Двадцать восемь, - бурчит.

– Ну вот. И двадцать восемь нарушений у тебя... а тут притих, волосы отращиваешь, на свободу навострился...

– А чё?
– снова бурчит.
– Положено, срок вышел.

– Выйдет, а пока две недели посидишь в ШИЗО, да обреем заодно. То-то девкам будет на загляденье - лысый кавалер.

– За чё-о?

– За подстрекательство, осужденный... за него.

– Я не подстрекал!
– заорал уже в истерике. Слезы на глазах.
– А если б он порешил себя, тоже я виноват, да?!

– Помолчи, ботало, - сморщился я, не жалко его было - противно. Сопит, убить готов, глаз красный на меня косит, гаденыш.
– Ничего ты не понял, говорю.
– Еще тебе надо посидеть, наверно. Впрочем, гулять с твоим характером на воле недолго придется. Вернешься... А на воле вот радость-то матери: сын алкаш... Помню, как она плакала, образумить тебя хотела. Куда там, сам с усам. Драгун!..
– оглядел я его сутулую фигуру: не мальчик и не мужчина, одно слово - зэк.
– Жена-то сбежала от тебя?
– давил на больное, сам уже не знаю почему - остановиться не мог.

– Не ваше дело, - огрызнулся, сверкнул волчьим глазом.

И тут случилось то, ради чего сегодня я и собрал всех, и тираду эту закатил сейчас этому долбану Дробнице. Прорвало моих активистов!

– А ведь напрасно говоришь ты, что невиновен...
– вдруг неожиданно осмелился, прокашлявшись, завхоз Глухарь.
– Я ж слышал, как ты грозил Сычову: мол, если глаза мои тебя завтра увидят - морду расквашу...
– Глухарь набрал воздуха, все же решился на поступок.
– А когда он к тебе на поклон пришел, тут ты уже барин. Набей рожу парикмахеру - приказываешь. Слышал я, что говорили...

Ай да завхоз, ай да передовик совхоза имени Ленина!

– Иди... Дробница.
– а когда он вышел, к активу обратился: - А если бы он поставил более жесткие условия Сычову? И тот бы пошел убивать человека? А вы бы промолчали... Вот потому для этого же Сычова не вы, актив, а отрицаловка - авторитет, к нему бы он за помощью обратился. Подумайте, говорю.
– Я буду собирать вас всю эту неделю, каждый день.

И собирал. Пока не вошли в рабочий ритм, пока не забрезжило впереди, пока туманно, но - забрезжило ощущение от злополучного моего отряда не как от кучки, бредущей неизвестно куда, в лучшем случае в изолятор, но как от коллектива, где каждый думает о другом. Какое сообщество людское без коллектива? Ну и что, что Зона, но люди-то остались - людьми...

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

С утра я побеседовал с тремя осужденными, и картина нарушений в моем злополучном отряде хоть чуть стала проясняться.

Сознался в драке еще вчера дерзкий, но уже потухший в изоляторе Бакланов; Кочетков и Цесаркаев отмолчались: понятно, зачинщики. Последний, откликавшийся на кличку Джигит, заинтересовал меня особо. Знал я таких лихих кавказцев, кто удары судьбы принимал стойко и даже с юмором. Этот не страшился самых жестоких наказаний, а значит, если возвысится в Зоне, обрастет преданными дружками, то натворит немало бед, много крови попортит. А возможно, что здесь кроется и наркота. Тогда дела принимают более серьезный оборот...

Может, самому мне покурить анашу, чтобы понять, за что зэки могут убить друг друга, что за сила такая в этих обкурках?

Вот и Кляча. Что ж он такой злой-то? Скоро на волю, надо бы злость зэковскую тут оставить. Скоро с нормальными людьми будет общаться... Вон глазом как водит, грозный...

– - Здрасьте, -- буркнул, не глядя, и плюхнулся на стул, а сам готов прямо броситься -- только тронь. Ничего, это мы тоже проходили...

– - А что у тебя за фамилия такая, редкая?
– - начал я издалека.