– - Посмотрю, -- отрубил.

Сам-то знаю: как же его надрессируешь на две ходки, не получится, кацо.

Дошли до административного корпуса, там бригады выстраивались в колонну, ожидая съема с работы. Прапора отсчитывали зэков по пятеркам. Двинулись наконец. По бокам конвоиры, глаза бы на них не глядели, с овчарками слюнявыми, да крики их: "Подтянись! Не растягивайся!" Вас бы раз после работы так прогнать, посмотрел бы, как бы подтянулись...

– - Ведущий, укороти шаг! Быстрее, быстрее!
– - это молодой лейтенант выделывается.

Зло такое взяло -- сил нет. Иду по этой утрамбованной тысячами ног дорог и думаю, сколько же мне топать по ней и смотреть вот на эти стоптанные задники чьих-то сапог?

Когда ж это кончится, Господи? На всех зло взяло -- на Володьку, на себя, на кацо, брехуна... Все у них там куплено: институт, должность... Тоже мне еще один недовольный интеллигент выискался. Вот у него был дом полная чаша, а все одно воровал и воровал. Это же надо -- на руках сотни тысяч рублей, килограммы золота, бриллианты. Казалось бы -- живи, не растратишь за всю жизнь. Ан нет! Все мало и мало. Вот и рассуди теперь, кому отпущено на печке греться, а кому дрова рубить. Эх, хотя бы разок увидеть море, хотя бы глазком взглянуть на бескрайность эту и хлебнуть той соленой, с горчинкой воды, о которой только слышал...

Вот и дошли... Зона вот она, рядом. Здесь, где трасса вливается в деревянный коридор, окрики конвоя затихают и наступает долгожданная тишина.

НЕБО. ВОРОН

Я смотрел за хозяином, читал его мысли и поражался... Там не было рецидивиста... Они были полны светлой лирики:

"...вот дуб вековой и одинокий за высоким забором -- вечно он меня притягивает, этот корявый исполин. Каждый же день проходишь мимо, мог бы и примелькаться, а нет -- смотрю и смотрю, что-то в нем есть такое... если я разгадаю его, то утихнут мои тревоги. Тоска и боль исчезнут... надо постичь загадку этого дуба, и, может быть, спадет с души непосильный груз... Мы чем-то похожи с ним, но чем? И вдруг пошли откуда-то памятные с детства стихи, которые сами переиначились в мыслях на горький лад:

У лукоморья дуб зеленый,

Златая цепь на дубе том...

И днем и ночью мент ученый,

Все ходит по цепи кругом...

Златая цепь на нас обоих..." -- И печально вздохнул...

Голова колонны уперлась в железные ворота. Вознесся вверх колодезным журавлем полосатый шлагбаум, начался привычный отсчет: "пять, десять, пятнадцать, двадцать..." Люди жертвами Молоху падали в алчную глотку Зоны...

И сразу заметался в глумливом шмоне неугомонный Шакалов. Кого-то уводили в пристройку, чтобы раздеть догола и, поигрывая дубинками, смеяться там над мерзнущим, беззащитным человеком, и непременно стукнуть его по закрываемому причинному месту, и заставить нагнуться, и заглянуть ему в задний проход, действительно ли ища загашник анаши или просто издеваясь, -не поймешь... Изо дня в день вершили эту унизительную процедуру, имея неограниченную власть и упиваясь ею, и оскорбляя голых, и думая, что нет никакого Суда Господня и никто и никогда не вспомнит их издевки и зверские удары, пронзающие человека лютой болью, а насильников -- сладостью власти.

Но... Властен Другой...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Вошел в кабинет Квазимода со вчерашним чувством, что все будет хорошо, майор не такой уж и сухарь-служака, что делает все по уставу. А значит, вопрос с Васькой может решиться просто и без начальственных истерик, по-человечески. Вот только как? Но вначале надо утвердиться -- точно ли это тот офицер перед ним, из далекого пятьдесят шестого.

Но майор эту задачку решил сам.

– - Садитесь, -- пригласил приветливо зэка.
– - Вам когда-нибудь приходилось сопровождать в туалет офицера?

– - Так это были вы?
– - хрипло убеждается в своих догадках Воронцов.

Майор кивнул.

– - Так это я. Не окажись тогда на вышке умного полковника Рысакова, не сидеть бы сейчас нам с вами здесь.

– - Да-а...
– - протянул Воронцов.
– - Только не понимаю, зачем тогда помощник прокурора крутил понт. Хотел показаться героем?
– - пожал Батя плечами.

– - Возможно, и так... Лисин, его арестовали.

– - За что?
– - удивился Квазимода.

– - Он оказался не тем, за кого себя выдавал. А вот вы, Воронцов, скажите честно, не подумали тогда убежать?
– - Медведев пытливо прищурился.
– - Сегодня, когда прошло уже двадцать шесть лет, есть ли смысл скрывать?

– - А чего обманывать-то... Я тогда пацан еще был, какой побег...
– твердо сказал Батя.

– - Ну а кто затеял тогда бучу?

– - Да никто, стихийно все получилось, я и сам не ожидал. Возмутились все разом, и вот... пошло-поехало. Мол, сегодня одного прикокнут, завтра другого. А разве не так было?
– - Воронцов оживился, лицо его раскраснелось, но глаза оставались неподвижными.
– - За два месяца до меня загасили другого человека, и дело замяли...

Медведев понимающе кивнул.

– - Когда освободились в первый раз?

Воронцов ответил не сразу.

– - Освобождался я зеленым прокурором... дернул на травку. Через год выпасли, -- тихо, с неохотой ответил.
– - Семь лет не досидел от первого срока.

– - Ведь это после того, как в шестьдесят первом сбрасывали сроки? Выездные комиссии были?

Собеседник мрачно кивнул.

– - Вам сбросили?

– - Пять лет...

– - А... я уже забыл, за что вас в первый раз арестовали?

– - В пятьдесят пятом, вооруженный разбой, -- вяло сказал и примолк Квазимода. На душе лютая тоска... Вот и пришел черед подвести итоги. И они тяжки...