Волга велика и широка - об этом сложено много песен, и поют их рыбаки, отваливая в челнах от нижегородских берегов. И часто можно слышать, как весело и задорно разливается буйная песня по реке, песня о былом удальце вольницы понизовской - о Степане Разине. Жив он в народе, не умер. Недаром архиерейские мушкетеры стреляют из монастырских кустов по тем челнам, в которых песенники вспоминают старь.

А почему? Кому помешало веселье речных странников? Кого возмутили безвестные скитальцы волжских пустынь? Об этом думать не велено.

Шепчутся по секрету посадские - смута еще не кончилась. Смута впереди. Она притаилась, залезла в берлоги, в землянки по лесам керженским и ветлужским, сидит там в чаще, в дуплах, в корнях, напыжилась и не сводит налитых кровью глаз с поповской крепости, с ее зубчатой белой стены. Ждет своего часа.

Преосвященный Питирим об этом постоянно говорит своей пастве и предупреждает. Вот почему голые всадники косятся в сторону белеющих в синеве парусов недоверчиво.

В это утро к берегу тихо причалил стружок. В нем сидело трое. С виду рыбаки. Резная корма у струга, нарядная. Загораживаясь ладонью от солнца, с любопытством наблюдали рыбаки за тем, как волосатые иноки, сидя на лошадях, один за другим погружались в воду.

– Бог в помощь, святые отцы!
– крикнул один широкоплечий приземистый усач, стриженный под скобку. Его маленькие глазки светились лукавой приветливостью. Такие люди бывают разговорчивы и часто расспрашивают о том, чего никак нельзя рассказать. Может, потому монахи и не откликнулись на приветствие.

Рыбака это не смутило, и он продолжал:

– Э-эх, и кони! Гладкие!

И, молодцевато покрутив опущенные книзу усы, крикнул громко, во весь голос:

– Монастырские, чать, али какие?

Окруженные взлетами брызг, тяжело фыркая и покачивая от усилий красивыми головами, кони вихрем вынесли всадников из воды на берег. Монахи оглядели говоруна недоверчиво.

Другой рыбак - с виду много старше. Таких темноглазых, с длинной седеющей бородой мужиков, прямых и степенных, рассеяно много по деревням. Это те мудрые старцы, на которых опирается власть. Монахи, к своему удовольствию, увидели, как он дернул за рукав приятеля и недовольно заворчал на него.

Третий был в рясе, и, выйдя на берег, задумчиво отвернулся, как бы не желая казать своего лица.

Голые всадники, поправляя медные кресты на груди, слезли с коней, погладили их и стали одеваться. Лошади фыркали, брызгаясь, дергали боками, взбивали копытами землю. Юный монах держал коней за повода, пока остальные торопливо натягивали порты и рубахи.

Рыбаки занялись своим делом: принялись приводить в порядок снасти, вычерпывали воду; командовал старик; усатый покорно подчинялся ему и, согнувшись, работал в лодке, искоса поглядывая в сторону соседей.

– Кто вы такие будете? С какой стороны?
– тихо спросил один из монахов.

– А? Мы рыбачим... Борские. Христос воскресе!

Старый рыбак заморгал добродушно и почтительно ласковыми глазами.

– Не изволите ли стерлядку или судачка? А? Для праздничка!

– В трапезную, кашевару!
– закричал монах в самое ухо старику.

– То-то, мы промеж себя так и кумекали.

Высокий в рясе стоял, как истукан, спиной к монахам, смотрел туда, где Ока вливается в Волгу.

Монахи молча повели лошадей в гору и только один раз уныло оглянулись назад, на рыбаков. О чем они думали в этот момент, трудно сказать.

Рыбаки поволокли вдоль берега челн, ввели его в маленький заливчик под кусты ивняка, укрепили, забросали зеленью и немедленно стали взбираться на гору, к Ивановским кремлевским воротам.

Высокий человек в рясе тихо побрел за товарищами.

В приемной у епископа было несколько монахов, с которыми вел беседу дьяк Иван. Как понял из разговоров вошедший незаметно диакон Александр, монахи Печерского монастыря жаловались, что их замучили налоги, что "церкви божии развалились, монастырские строения обветшали, кормиться монахам нечем". Жаловались они и на своих оброчных крестьян: "платят деньги плохо, стали-де на своих стружках ездить в Астрахань и оттуда привозят заморские товары, задирают нос и в монастырь для молитвы не ходят. К расколу душа их клонится безусловно. Два дома с семьями сбежали на Ветлугу".

Монахи не заметили Александра, да и не знали они, что сам начальник керженского раскола слушает их, - поэтому и сыпали они безо всякой осторожности слова о раскольниках. Говорили и о том, что-де на Керженце готовится бунт и что поведет бунтовщиков диакон Александр вкупе с поморцем Андреем Денисовым - гостем с Выга, из олонецких скитов, который им и денег привез на бунт.

Не стерпело сердце Александрово, - сурово сдвинув брови, выступил старец вперед:

– Вот перед вами аз, Александр. Не клевещите на меня. Не навлекайте нарочито гнева власти... Пристойно ли сие отцам святой обители, знаемой на многие версты округ и почитаемой народом?..