Дан остановился, сел на край поваленного памятника рядом с ней, погладил по длинным тёмным волосам. Девушка повернулась к нему, тоже что-то тихо сказала, накрыла его руку своей. Дан, совсем молоденький, студент, наверно, склонился и осторожно поцеловал девушку.

Ри стиснула зубы и быстро, не обращая внимание на падающие ей на голову ледяные капли, стала выбираться из кустов. В груди всё горело огнём от обиды и ревности, и вместе с тем она ощущала ещё что-то. Та девушка была невероятно похожа на неё. Может, не как близнец, но как двоюродная сестра точно. И когда Дан говорил с ней, когда касался волос и целовал, Ри казалось, что всё это происходило не с незнакомкой, а с ней самой. И от этого было радостно и горько одновременно, будто её выбрали, позвали на концерт, будто с ней отправились на встречу приключениям не из-за того, какая она замечательная и привлекательная, а потому, что она походила на какую-то старую любовь, оставшуюся в «одном счастливом дне».

На обратном пути она уже не обращала внимание ни на сияющий ковёр из одуванчиков, ни на живописные облака, а густой приторный запах сирени теперь вызывал у Ри только тошноту.

«Может, надо было послушаться Дана и не ходить?» — подумала она, поднимаясь по разбитым ступенькам к заблудившемуся трамваю.

Оказавшись в салоне, Ри первым делом парой заклинаний высушила джинсы и обувь, и принялась отчищать грязь со штанин, не слишком, впрочем, успешно. Её клонило в сон, голова отяжелела, а по телу растеклась простудная слабость. Она снова растянулась на лавке.

Дан не возвращался.

«Что они там делают так долго? — вопрошала Ри в полудрёме. — Трахаются что ли? А, впрочем, плевать».

Ей хотелось, чтобы трамвай поскорее вернул её домой или хотя бы на Квадрат. А уж там она бы справилась и с простудой, и с неоправданными надеждами.

Ри провалилась в сон, а когда открыла глаза, Дана всё ещё не было. Она не знала, сколько спала — пять минут или пару часов, и от этого становилось страшно.

«Может, он решил остаться?» — размышляла она. Впрочем, ни Дан, ни та загадочная девица не показались ей особенно счастливыми, но что понимает в счастье одинокая женщина с призрачным котом?

Она снова задремала, а когда пришла в себя, заметила, что солнце стоит на месте, словно прибитое к небу. Ри вскочила, посмотрела в окно и увидела, как всё та же гружёная песком баржа ныряет под мост, а по тротуару идёт тот же самый мужчина в бейсболке.

Сердце бешено застучало, руки и ноги налились свинцом. Что, если она так и застрянет здесь вместе с трамваем навсегда, никогда не вернётся в свою заваленную хламом комнату, не увидит Нюсик, не поцапается с Ичкой?

Ри замерла, дожидаясь, пока перестанет кружиться голова, и наконец увидела Дана, спешащего к трамваю. Он всё ещё выглядел возмутительно молодо, и она даже обрадовалась, что встретила его взрослым мужчиной, а не в те времена, когда он был студентом. Впрочем, когда Дан был студентом, сама Ри, дай Бог, если перешла в шестой класс…

Едва войдя в салон, он обеспокоенным взглядом окинул её и тут же, в мгновение ока вновь из юноши превратился в сорокалетнего мужчину. И хотя таким он нравился Ри гораздо больше, ей стало обидно: для одних, значит, юношеский задор в глазах, а для неё — усталая тревожность?

Она громко чихнула.

— Похоже, ты совсем разболелась. Температуры нет?

Она пожала плечами. Не дождавшись более внятного ответа, Дан коснулся губами её лба.

— Пока вроде нет.

Ри так и подмывало прямо сейчас спросить, почему Дан пропадал так долго и что делал с той девицей, но роль простуженной страдалицы нравилась ей больше. Она грустно вздохнула, закашлялась и прикрыла глаза. Дан сел на лавку рядом с ней, предложил положить голову к нему на колени и поспать, что Ри не без удовольствия и сделала.

Она открыла глаза. Трамвай всё ещё летел сквозь туман, не сбавляя хода. Дан сидел, положив здоровую руку на горло, и то ли молился, то ли читал заговор. Слов было не разобрать, но по движениям губ было понятно, что это что-то короткое и повторяющееся. На Ри он не обращал никакого внимания.

Она прислушалась к своим ощущениям. Вроде бы в голове прояснилось, простудная слабость ушла, но это сейчас, пока она лежит на лавке. А что будет, когда придётся встать?

— Проснулась? — Голос Дана звучал звонко и даже молодо, будто ничего и не случилось. — Ты как? Получше?

— Вроде ничего, — ответила Ри и заметила про себя, что говорит сильно в нос. — Получше. Мы больше не останавливались?

Дан покачал головой.

— Тебе подруга ничего не говорила, не объясняла, как его остановить?

— Не-а. Ничего.

С «получше» Ри, конечно, погорячилась. Нос почти не дышал, и говорить что-то длинное и осмысленное не получалось. Она перебирала в памяти все знакомые заговоры, но не смогла найти ничего подходящего на случай простуды.

— Может, надо как в маршрутке, сказать, где нас высадить? — продолжал рассуждать вслух Дан.

Ри пожала плечами. Сколько она помнила, в кабине водителя никого не было, и просить было некого, разве что попытаться уговорить сам трамвай. Только как?

— Я пойду, попробую с ним договориться.

Она нехотя села, и простудная слабость тут же охватила её, и за тем, как Дан идёт к кабине, Ри наблюдала, словно через толщу воды. Вот он остановился и принялся что-то втолковывать пустоте, оживлённо жестикулируя здоровой рукой, а трамвай то замедлятся, то снова набирал ход в такт его движениям. Вот он пропел короткую фразу — с тем же результатом. Вот до Ри донеслись строчки из детского стишка: