— Да, это замечательный план, но, по-моему, весьма трудновыполнимый, — горько усмехнулась Кристина, снимая серьги. Камни тускло сверкнули в слабом свете двух свечей, стоящих у зеркала.

— Я понимаю, это будет нелегко…

— Именно поэтому я и соврала ему, что подумаю. — Она вздохнула и замерла, приложив пальцы к чуть гудящим вискам. — А что его приятели? Ты говорил, что велишь проследить за ними…

— В городе всё спокойно, — кивнул Генрих. Он наклонился, оглядев себя в зеркало, чуть пригладил тёмно-русые волосы, которые, несмотря на то, что ему было уже почти сорок два, даже не собирались седеть, и поправил воротник камзола. — Содержатели постоялых дворов внезапно рады, что у них проживает такая большая компания, готовая сорить монетами. Пока ничего незаконного или подозрительного они не делают: пьют, едят, играют в кости, поют песни… Безуспешно ищут бордели, — коротко рассмеялся он, приобнимая жену за плечи.

Кристина улыбнулась, касаясь пальцами его руки. Бордели в Нижнем городе, да и во всём Нолде-Бьёльне в последнее время разыскать было сложно. Разве что какие-нибудь подпольные: рассадники крыс, блох и грязных заболеваний, где тебе без вопросов продадут за гроши двенадцатилетнюю сироту, которой из этих денег ничего ровным счётом не достанется. Впрочем, Кристина не была уверена, что такового не встречалась в законных борделях — до тех пор, пока она их не запретила. Те же, что продолжали работать несмотря на запрет, то и дело отыскивались и закрывались, а их хозяева отправлялись на каторгу в северные каменоломни или леса западного Бьёльна.

— Ну, пусть поищут, — хмыкнула Кристина. — А те двое, что в замке?

— Стражники доложили, что Лэнг разок упомянул, мол, в Шингстене сейчас тепло. Может, это просто совпадение, а может, и подтверждает твои мысли, не берусь судить, — сообщил Генрих и снова медленным шагом направился к кровати — с недавних пор у него возникла привычка мерить шагами комнату во время разговора.

— Возможно, стоит и с ними поговорить… — неуверенно протянула Кристина, поднимая голову. Не до конца расплетённая каштановая коса упала на лицо, пощекотав щёку. — Ненавязчиво разузнать, что их главарь хочет здесь найти на самом деле.

— Думаешь, скажут? — пожал плечами Генрих, остановившись у двери.

— Не знаю. Но я, в любом случае, не хочу, чтобы Джойс и его дружки чувствовали себя здесь чересчур свободными. Надо дать им понять, что это не их территория и никогда таковой не станет. И конкретно дядя пусть поймёт, что он, приехав сюда, всё равно что добровольно записался в пленники.

Наверное, это была очень опрометчивая и непродуманная тактика. Но иного выхода Кристина не видела: нельзя было позволять Джойсу тут командовать и хозяйничать. Это в своём отряде он был главарём, но, ступив на территорию Нолда, оказался буквально никем, даже ниже крестьянина. Он уехал из Драффарии очень давно, так и не пройдя через обряд акколады, и потерял право считаться подданным этого королевства. На самом деле, если бы Кристина согласилась отдать ему замок, им бы пришлось пройти все круги адской волокиты в королевской канцелярии: вернуть Джойсу подданство, признать его законным наследником лорда Джеймса наравне с Кристиной, составить множество документов и договоров… Ей бы нужно было подписать дарственную или что-то вроде того, заручиться согласием Генриха и, что самое главное, короля…

Ради Джойса Кристине совершенно не хотелось всем этим заниматься. Но пусть он пока считает, что она в раздумьях, что она сомневается и колеблется. Можно даже сделать вид, что она пытается разобраться в тонкостях наследования и передачи замка из рук в руки… А потом резко ему отказать и отправить восвояси. И ни за что не допустить, чтобы он вернулся. Для этого нужно собрать большой отряд и выбрать людей, которые его возглавят, — сильных и надёжных. Может, даже поехать самой…

Из раздумий Кристину вывел детский голос — её звал сын, Джеймс, чья детская находилась через стену с их с Генрихом спальней.

— Давай я пойду успокою его, — предложил муж.

— Я сама, — вздохнула Кристина — мальчик, которому не исполнилось ещё четырёх, звал именно её.

С Джеймсом было тяжело, очень тяжело. Конечно, никто и не говорил, что с маленькими детьми бывает легко, но чтобы настолько… Леди Коллинз-Штейнберг имела возможность наблюдать за детьми прислуги и гвардейцев, что жили в Эори или Айсбурге с семьями, за отпрысками горожан: земледельцев, ремесленников, торговцев. За сыном Вольфганга — брата Генриха — и его жены Луизы. И ребёнка их с мужем друга Хельмута она тоже видела, в конце концов, хотя ему был всего год.

И все они были другими. Понимали запреты, не всегда, но прислушивались к словам «нет», «нельзя», «не нужно». Более-менее могли оценивать, что безопасно для них самих и для других людей. Насколько это было возможным для маленьких детей, уважали и любили своих родителей.

Джеймс же будто бы нарочно всё делал наперекор. Он рано научился ходить, бегать и говорить, что, конечно, радовало, но вместе с тем он часто убегал от матери, прячась в пустынных коридорах, а оправданием этому было лишь одно: «Я хочу быть один». На вполне уместный вопрос — почему? — он не отвечал. Не хотел видеть собственную мать и разговаривать с родным отцом? Это было по меньшей мере странно. И Кристину это очень пугало.

Они с Генрихом старались воспитать в сыне человека достойного, порядочного, честного и справедливого, не без доброты и мягкости, конечно, но и не труса и подхалима. Кристина общалась со множеством женщин, как благородных, так и простолюдинок, которые наперебой заваливали её советами, порой полностью противоречащими друг другу. Она даже нашла несколько редких книг от именитых лекарей прошлого, которые пытались разобраться в детской душе. И теперь на собственном опыте женщина убедилась, что в три года дети начинают капризничать, упрямиться, становятся строптивыми и пытаются манипулировать родителями — в общем, потихоньку взрослеют. Но Джеймс… Джеймс был не просто упрямым и своевольным — порой он казался ей жестоким, порой — холодным и безразличным ко всему, будто его маленькое сердце так рано покрылось коркой льда или окаменело. Кристина иногда поверить не могла, что этот мальчик — её ребёнок, её плоть и кровь, её наследник…